Глава VIII
ИЗЛОЖЕНИЕ НРАВСТВЕННОГО ЗАКОНА
1. Полагаю, здесь будет уместно дать краткое толкование Десяти заповедей Закона. Благодаря этому станут яснее те предметы, о которых я только что говорил, в частности то, что служение, однажды предписанное Богом, остаётся обязательным до сих пор. Далее будет наглядно показано (об этом я тоже упоминал), что евреи не только были наставлены относительно форм истинного служения Богу, но, обнаружив свою неспособность соблюдать заповеданное им, были охвачены ужасом при мысли о Судье, перед которым они должны предстать. Поэтому они словно насильно были влекомы к Посреднику.
Выше, излагая в общих чертах предпосылки истинного богопознания, мы показали, что люди не могут воспринимать величие Бога, не проникаясь сознанием долга служить Ему. Относительно познания самих себя мы сказали, что главное заключается в том, чтобы, освободившись от всяческих фантазий насчёт собственной добродетели, отказавшись от всякого доверия к собственной праведности, но, наоборот, до конца осознав свою нищету, мы научились совершенному смирению и тем самым целиком отбросили самопревозношение. То и другое указано нам в Божьем Законе, где Господь, во-первых, обладая властью повелевать, учит нас чтить его Божественность и указывает, в чём именно состоит почитание. Во-вторых, дав нам мерило праведности, Он обличает нас в слабости и несправедливости. Ибо наша испорченная и развращённая природа абсолютно не соответствует этому мерилу, а наших способностей, слабых и не годных на доброе дело, отнюдь не достаточно для её улучшения.
В то же время всему, что нам следует знать из обеих скрижалей, учит нас внутренний закон, который, как сказано выше, записан, почти что запечатлён в сердце каждого человека. Ибо наша совесть не позволяет нам всё время пребывать во сне, не испытывая никаких волнений, она служит свидетельством внутри нас, напоминая о нашем долге перед Богом, показывая различие между добром и злом и обвиняя, когда мы не выполняем своих обязанностей. Человек, однако, так глубоко погрузился во мрак невежества, что едва ли способен посредством естественного закона угадать, какого рода служение угодно Богу. Во всяком случае он весьма далёк от правильного понимания этого. Кроме того, он настолько переполнен гордостью и тщеславием, настолько ослеплён любовью к себе, что не в состоянии заглянуть внутрь своей души, чтобы увидеть и признать своё жалкое состояние. Поэтому в качестве лекарства от болезней нашего духа, от нашего высокомерия Господь дал нам писаный Закон - более чёткое выражение слишком неопределённых велений естественного закона, чтобы, вынудив нас покончить с небрежением, непосредственно воздействовать на наш дух и нашу память.
2. Теперь будет нетрудно понять, что нам следует усвоить из Закона, а именно: Бог, наш Создатель, с полным правом является для нас Господом и Отцом, и поэтому мы обязаны прославлять, чтить, любить и бояться Его. Мы не вольны, повинуясь желаниям нашего ума, идти туда, куда он нас влечёт, но во всём зависим от нашего Бога и должны держаться только того, что угодно Ему. Закон также учит, что Ему угодны справедливость и праведность, а нечестие отвратительно. Поэтому, если мы не хотим по причине нечестивой неблагодарности отвернуться от нашего Создателя, нам на протяжении всей жизни следует любить справедливость и усердствовать в её осуществлении. Ибо только тогда мы должным образом почтим Бога, когда его волю предпочтём нашей. Следовательно, оказать Ему подобающую честь можно, лишь блюдя справедливость, святость и чистоту.
Человеку не позволено оправдываться тем, что у него нет сил и он, подобно бедному должнику, не в состоянии уплатить долг. Божью славу не подобает измерять нашими способностями, ибо мы можем быть какими угодно, а Он всегда подобен самому Себе: друг праведных, враг нечестивых. И чего бы Он ни требовал. Он требует справедливо, а на нас лежит обязанность повиноваться. То, что мы на это неспособны, - наш собственный порок. Если мы связаны путами алчности, над которой царит грех, и потому не вольны повиноваться нашему Отцу, то не следует ссылаться в свою защиту на это необходимое обстоятельство: всё причиняемое этой необходимостью зло - внутри и нам же вменяется в вину.
3. Когда, ведомые учением Закона, мы с пользой усвоим это, нам необходимо обратиться к себе. И тогда мы придём к двум выводам. Во-первых, сопоставляя праведность Закона со всей жизнью, мы увидим, насколько далеки мы от исполнения воли Бога и поэтому недостойны своего положения среди его созданий и не заслуживаем звания его детей. Затем, оценивая свои силы, мы поймём, что они не только не достаточны для исполнения Закона, но и вообще ничтожны. Отсюда неизбежно следует разочарование в своих достоинствах, а затем приходит страх и трепет духа. Ибо наша совесть не может вынести тяжести греха и, вспоминая о Божьем суде, чувствует, что он несёт с собою ужас смерти. На опыте ощутив свою слабость, наша совесть не может не разочароваться в своих силах. Оба эти ощущения приводят к самоуничижению и смирению. В конце концов человек, охваченный страшным предчувствием вечной смерти, которая кажется ему близкой по причине его неправедности, обращается к милосердию Бога как к единственной спасительной гавани. Чувствуя, что он не в состоянии оплатить свой долг Закону, разочаровавшись в себе, человек замирает в ожидании и мольбе о помощи извне.
4. Однако Господь не довольствуется тем, что показывает нам, какое почтение должны мы испытывать к его справедливости. Он стремится наполнить наши сердца любовью к ней и ненавистью к нечестию и поэтому прибавляет обетования и угрозы. Око нашего разума слишком замутнено, чтобы увидеть и оценить красоту и достоинство добродетели сами по себе, вследствие чего милосердный Отец по своей благости пожелал вызвать в нас любовь и стремление к ней сладостью обещанной награды. Итак, Он объявляет нам, что вознаградит добродетель и что соблюдающий его заповеди трудится не напрасно. Наоборот, нечестие не только отвратительно Ему, но виновный в нём не избежит наказания, ибо Бог определил отомстить за посягательства на его величие. И чтобы всячески поощрить нас, Он обещает благословения в здешней жизни и вечное блаженство тем, кто блюдёт его заповеди. В то же время преступающим их Он грозит как телесными недугами, так и муками вечной смерти. Обетование «исполняя [законы Мои] человек будет жив» (Лев 18:5) и угроза «душа согрешающая, та умрёт» (Иез. 18:4,20) несомненно относятся к будущей смерти и будущему бессмертию, которые не окончатся никогда. Везде, где речь идёт о благоволении или гневе Господа, под первым подразумевается вечная жизнь, под вторым - вечная погибель.
Большое место в Законе занимают благословения и проклятия, относящиеся к земной жизни (Лев 26:4 сл.; Втор 28:1 сл.). В объявленных Богом карах проявляется его совершенная чистота, так что Он не может переносить нечестия. С другой стороны, из обетований явствует его бесконечная любовь к праведности, которую Он не хочет оставить без награды. В то же время в них ощущается чудесная благость. Поскольку всем, что имеем, и самим своим существованием мы обязаны могуществу Бога, то всё, чего Он требует от нас, Он с полным правом требует как должного. Оплата этого долга не заслуживает никакого вознаграждения. Значит, Бог отказывается от своего права, предлагая нам награду за послушание, которое мы проявляем не по доброй воле, как будто бы ничего Ему не должны. О пользе, которую нам дают обетования сами по себе, частично уже было сказано, а остальное будет сказано в надлежащем месте. Здесь достаточно того, чтобы мы поняли и глубоко осознали, что содержащийся в обетованиях Закона призыв к праведности со всей очевидностью показывает, насколько её соблюдение угодно Богу. С другой стороны, кары должны вызвать такое отвращение к неправедности, чтобы грешник, опьянённый сладостью своего греха, все же не забывал о приготовленном для него приговоре Законодателя.
5. В данном Господом Законе совершенной праведности главное - это его воля. Тем самым Он объявил, что нет для Него ничего приятнее послушания. Это необходимо усвоить тем более глубоко, что человеческий ум весьма склонен изобретать новые виды почитания Бога и служения Ему с целью добиться его милости. Вследствие своей укоренённости в нашем сознании это безумное проявление извращённой религиозности всегда было и остаётся характерным для всего человеческого рода. Люди вечно стремятся отыскать способ приобрести праведность вне слова Божьего. В результате среди добрых дел, вызывающих всеобщее уважение, соблюдение заповедей Закона занимает последнее место, а на первый план выдвигается бесконечное множество человеческих установлений.
Разве не подобным устремлениям хотел воспрепятствовать Моисей, когда, провозгласив Закон, сказал народу: «Слушай и исполняй все слова сии, которые заповедую тебе, дабы хорошо было тебе и детям твоим после тебя вовек, если будешь делать доброе и угодное пред очами Господа, Бога твоего» (Втор 12:28)? «Делай только то, что я тебе повелеваю; не прибавляй к тому и не убавляй от того» (Втор 12:32). Ещё раньше, объявив, что мудрость и разум народа Израиля перед лицом всех народов земли состоят в том, что он получил от Господа справедливые постановления и законы, Моисей сказал: «Только берегись, и тщательно храни душу твою, чтобы тебе не забыть тех дел, которые видели глаза твои, и чтобы они не выходили из сердца твоего во все дни жизни твоей» (Втор 4:9). Бог предвидел, что израильтяне, приняв Закон, не удержатся от изобретения новых способов служения, если Он не будет держать их в строгой узде. Поэтому Бог объявляет, что в его Законе заключено всё совершенство праведности, и вменяет им в обязанность твёрдо это помнить.
Однако израильтяне не отказались от дерзости, строго им запрещённой. А что же мы? Нас, безусловно, обуздывает то же самое слово. Ибо нет никакого сомнения в том, что Господь навсегда запечатлел в Законе совершенное учение о праведности. И всё-таки не довольствуясь им мы без конца трудимся над изобретением одного за другим каких-то новых «добрых дел». Лучшее лекарство от этого порока - крепко-накрепко запечатлеть в своём сердце, что Закон вручён нам Господом для научения нас совершенной праведности и что эта праведность состоит не в чём ином, как в соответствии и послушании Божьей воле. Поэтому тщетно выдумывать новые способы добиться Божьей милости: истинное служение Богу заключается только в послушании, а усердие в добрых делах, выходящих за пределы Божьего Закона, есть нетерпимое осквернение истинной божественной праведности. Св. Августин очень метко назвал послушание Богу «матерью и стражем всякой добродетели», а также «источником и корнем всех благ» (Августин. О граде Божием, XIV, 12 (MPL, XLI, 420); О добром супружестве, XXIII, 30 (MPL, XL, 393); Возражения относительно противопоставления Закона и Пророков, I, XIV, 19 (MPL, XLII, 613)).
6. Сказанное мною выше о действии Божьего Закона будет усвоено лучше после того, как я дам его изложение. Но прежде чем рассматривать каждое отдельное положение, полезно обозреть Закон в целом. Во-первых, нужно твёрдо усвоить, что Закон должен вести человека не только к внешней добродетели, но и к внутренней, духовной праведности. Этот факт невозможно отрицать, однако часто его не принимают во внимание - прежде всего потому, что мы должным образом не взираем на Законодателя, соответственно природе которого нужно рассматривать и природу Закона.
Если блуд, убийство, воровство запрещены королевскими указами, то тот, кто лишь в сердце своём замыслил прелюбодеяние, кражу или убийство, но не осуществил их и не пытался осуществить, такой человек, я уверен, не подвергнется положенному за них наказанию. Ибо замысел земного законодателя касается лишь внешней порядочности: его установления нарушаются, только когда зло обнаруживает себя. Но Бог, от чьего взора ничто не может укрыться, смотрит на чистоту сердца больше, чем на внешнее проявление добра. Поэтому, запрещая блуд, убийство и воровство, Он запрещает всякую плотскую похоть, желание завладеть чужим имуществом, обман и прочие подобные вещи. Будучи духовным Законодателем, Он обращается к душе не в меньшей степени, чем к телу. С точки зрения души гнев и ненависть суть убийство, зависть и алчность - воровство, а свободная любовь - блуд. Кто-нибудь возразит, что и человеческие законы относятся к намерениям и воле людей, а вовсе не к случайным происшествиям. Согласен. Но в них речь идёт лишь о намерениях, выразившихся в действиях.
Человеческие законы учитывают, с каким намерением произведено действие; они не касаются тайных мыслей. Поэтому тот, кто удержался от совершения преступления, с точки зрения политических законов невиновен. В противоположность этому Божий Закон дан нашим душам, и если мы хотим соблюсти его, то нам следует прежде всего подчинить ему душу. Большинство людей, когда они желают скрыть, что являются преступниками Закона, так или иначе заставляют свои глаза, руки, ноги и другие части тела соблюдать его. Но сердце их далеко от послушания Закону. Они считают себя исполнившими долг, если скрыли от людей то, что видит Бог. Они слышат: «Не убивай. Не прелюбодействуй. Не кради». И не обнажают шпагу, чтобы убить, не общаются с блудницами, не посягают на чужое добро. Всё это хорошо. Однако их душа жаждет убийства и разжигается плотской похотью, они искоса поглядывают на богатство ближнего, пожираемые завистью. Им не хватает главного в Законе. Откуда, скажите мне, такая глупость, если не от того, что подобные люди, забыв о Законодателе, строят своё представление о праведности исходя из собственных соображений? В противоположность этому св. Павел решительно провозглашает, что Закон духовен (Рим 7:14). Это означает, что от души, разума и воли он требует не только послушания, но ангельской чистоты, без малейшего пятнышка плотской скверны, чистоты, которая воспринимает лишь духовное.
7. Утверждая, что смысл Закона именно таков, мы не даём ему какого-то нового собственного толкования, но следуем Христу, который и есть лучший его Толкователь. Фарисеи распространяли среди народа ложное убеждение, будто тот, кто не допускает внешнего нарушения Закона, тем самым хорошо исполняет его. Христос опровергает это заблуждение и учит, что похотливый взгляд на женщину уже есть блуд и что всякий, ненавидящий брата своего, - убийца (Мф 5:27 сл.; 21 сл.; 43 сл.). Он объявляет, что все гневающиеся даже в сердце своём подлежат суду, оскорбляющие должны предстать перед синедрионом, проявляющие свою ненависть публично подлежат геенне огненной.
Те, кто этого не понял, вообразили, что Христос - это второй Моисей, который дал Евангельский Закон, чтобы восполнить недостатки Моисеева Закона. Отсюда произошла эта распространённая почти повсеместно сентенция: Евангельский Закон гораздо совершеннее Ветхозаветного. Это опасное заблуждение. Когда ниже мы дадим обзор предписаний Моисея, то из самих слов Закона станет ясно, что, утверждая подобное, мы наносим тяжкое оскорбление Богу. Кроме того, из упомянутого утверждения следует, что святость древних отцов якобы мало отличается от лицемерия. Наконец, это означало бы отказ от единого и вечного мерила праведности, данного нам Богом в древности. Так что указанное заблуждение легко опровергнуть: эти люди думали, что Христос что-то прибавил к Закону или даже целиком заменил его, тогда как на самом деле Он очистил его от лжи закваски фарисейской, которая затемнила и осквернила Закон.
8. Во-вторых, нам следует помнить, что предписания Бога содержат нечто большее, чем то, что выражено словами. Здесь, однако, нужно проявлять крайнюю сдержанность, чтобы не вкладывать в слова произвольный смысл, не переиначивать их по собственному желанию и усмотрению. Ибо есть люди, которые, исходя из этого соображения, принижают авторитет Св. Писания, как будто бы он не вполне установлен, или же теряют надежду дойти до его правильного понимания. Поэтому необходимо отыскать, насколько возможно, верный путь, который привёл бы нас к надёжному и несомненному знанию воли Бога. Это значит, что во всяком толковании нужно оставаться в определённых границах, дабы оно не содержало человеческих добавлений к Божьему Закону и отражало подлинный и ясно провозглашённый замысел Законодателя.
Безусловно, во всех предписаниях бросается в глаза то, что часть ставится вместо целого и что тот, кто захотел бы ограничить их смысл лишь прямым значением соответствующих слов, был бы попросту смешон. Отсюда со всей очевидностью следует, что даже самое строгое и лапидарное толкование Закона выходит за пределы слов. Но всякое толкование будет сомнительным, если не придерживаться определённых правил.
Я полагаю, что очень полезно постоянно задумываться над тем, по какой причине дано то или иное предписание, то есть в каждом предписании видеть цель, ради которой оно дано нам Богом. Каждое предписание заключает в себе повеление или запрет. Мы правильно поймём то и другое, если увидим их причину и цель. Так, например, цель пятой заповеди состоит в том, чтобы мы почитали тех, кого Бог указал в качестве достойных нашего почитания. Суть её в том, что Богу угодно почитание тех, кому Он дал некоторое преимущество, а пренебрежение к ним Ему отвратительно. Причина первой заповеди ясна: один только Бог достоин поклонения; суть - Богу приятна истинная набожность, то есть честь, воздаваемая нами его величию, нечестие же Ему отвратительно. Под этим углом зрения следует рассматривать все заповеди. Затем нужно искать цель - до тех пор пока мы не обнаружим, что именно Законодатель объявляет угодным Ему, а что неугодным. Далее, исходя из заповеди, нам нужно сформулировать противоположное суждение таким образом: если нечто угодно Богу, то значит противоположное Ему неугодно; если запрещённое Ему неугодно, то значит угодно противоположное. Когда Бог что-то велит, Он запрещает противоположное; когда что-то запрещает, то противоположное предписывает.
9. Пока ещё неясные положения, которых мы касаемся вскользь, станут гораздо яснее, когда мы будем рассматривать каждую заповедь в отдельности. Здесь же необходимо привести доводы в пользу нашего последнего утверждения, которое иначе не будет понято или покажется необоснованным. Утверждение о том, что когда предписывается добро, запрещается зло, не требует доказательств - в этом никто не сомневается. Так же охотно всеми будет принято противоположное утверждение: когда запрещается зло, предписывается добро.
Общеизвестно, что осуждение пороков предполагает защиту добродетелей. Но мы утверждаем нечто большее - чего люди обычно не понимают, хотя согласны с нашей формулировкой. Из противопоставления добродетели и порока они лишь делают вывод о необходимости воздерживаться от порока. Но мы идём дальше и заявляем, что это означает делать нечто противоположное пороку. Это станет понятнее на примере. В заповеди «не убивай» люди обычно видят повеление воздерживаться от нанесения вреда ближнему и от стремления к этому. Я же полагаю, что в ней следует видеть гораздо большее: необходимость способствовать сохранению жизни ближнего всеми доступными нам средствами. И чтобы доказать, что я говорю это не без достаточных оснований, привожу свой довод. Господь запрещает нам унижать ближнего и вредить ему, так как Он желает, чтобы жизнь ближнего была для нас драгоценна. Поэтому Он требует от нас также дел милосердия, благодаря которым эта жизнь может быть сохранена. На этом примере легко видеть, как цель заповеди раскрывает перед нами, что именно в ней предписано и что запрещено.
10. В ответ на вопрос, почему Господь пожелал открыть свою волю лишь как бы наполовину вместо того, чтобы объявить её чётко и однозначно, можно привести много доводов, из которых самым убедительным мне представляется следующий. Плоть постоянно, хотя и тщетно, пытается приукрасить себя, спрятать под различными покровами мерзость своих грехов - пока они не настолько явны, что до них можно дотронуться рукой. Поэтому Господь пожелал на примере показать, что есть в каждом виде греха самого гнусного и необузданного, чтобы даже упоминание о нём вызывало омерзение и чтобы мы ненавидели грех со всей решимостью. Мы часто обманываемся, полагая, будто чем более скрыт порок, тем он незначительнее. Господь исцеляет нас от этого самообмана, приучая каждый грех соотносить с определённым родом грехов с тем, чтобы мы лучше поняли, какое омерзение должен он у нас вызывать. Например, нам не очевидно, какое страшное зло представляют собой ненависть и гнев, когда они обозначены своими именами. Но когда Господь запрещает их, называя убийством, мы понимаем, до какой степени они Ему отвратительны, если Он уподобляет их столь страшному преступлению. Благодаря такому суждению Бога мы учимся лучше осознавать тяжесть грехов, которые прежде казались нам незначительными.
11. В-третьих, нам необходимо понять, что означает разделение Закона на две Скрижали. Отнюдь не случайно об этом многократно говорится в Писании, и всякий рассудительный человек это понимает. Причина ясна, и в ней невозможно усомниться. Господь, желая преподать в своём Законе учение о совершенной праведности, разделил его таким образом, что первая Скрижаль посвящена делам, которыми мы должны чтить его величие; вторая Скрижаль посвящена тому, что мы обязаны по долгу милосердия делать для ближних.
Разумеется, первооснова праведности - это поклонение Богу. Если отбросить это, то все прочие части Закона рассыпятся, как камни разрушенного дома. Ибо какая праведность может быть в том, чтобы не вредить ближнему воровством и грабежом, если при этом мы похищаем славу у Бога, совершая кощунство? Или в том, чтобы не осквернять своего тела блудом, если мы оскверняем кощунствами имя Божье? Или не убивать людей, если мы пытаемся забыть Бога? Претендовать на праведность вне религии так же нелепо, как пытаться изобразить прекрасное тело без головы. Верно сказано, что религия не только главная составная часть всякой праведности и добродетели - она их животворящая душа. Без страха Божия в отношениях между людьми никогда не будет ни справедливости, ни милосердия. Поэтому служение Богу мы называем началом и основанием праведности и справедливости, ибо без него все надежды людей на жизнь в справедливости, терпении, воздержании - тщетны и никчемны в очах Бога. Служение Богу мы называем также источником и душой праведности, ибо люди, боящиеся Бога как Судью, оценивающего добро и зло, через это служение учатся чистой и праведной жизни.
В первой Скрижали Господь учит нас набожности и религии, дабы мы чтили его величие. Во второй Скрижали Он указывает, как, пребывая в страхе перед Ним, нам следует обходиться друг с другом. Вот почему Господь наш Иисус свёл, как повествуют евангелисты, весь Закон к двум положениям: мы должны любить Бога всем сердцем, всей душой, всеми силами; мы должны любить ближних, как самих себя (Мф 22:37 сл.; Лк 10:27). Одну из этих двух заповедей, в которых для Иисуса заключён весь Закон, Он относит к Богу, другую - к людям.
12. Однако, хотя Закон целиком заключен в этих двух моментах, Господь, дабы лишить нас всякого повода для оправдания, пожелал полнее и подробнее объявить в Десяти заповедях о том, что касается страха, любви и чести по отношению к Нему и любви, которую мы обязаны питать к ближнему ради любви к Богу. В силу этого небесполезно исследовать разделение заповедей. Мы напоминаем, что в этом вопросе каждый может иметь свое собственное мнение и мы не станем спорить с теми, чья точка зрения не совпадает с нашей. Я говорю это для того, чтобы читатель особенно не удивлялся моему делению, как чему-то совершенно новому.
Относительно количества заповедей ни у кого сомнений нет, так как сам Господь устранил их своим словом. Спор идёт лишь о способе деления. Те, кто относит к первой Скрижали три заповеди и семь ко второй, исключают из первых предписание об изображениях или объединяют его с первой заповедью, хотя Господь явным образом дал его как отдельную заповедь. Кроме того, они необоснованно разделяют десятую заповедь, запрещающую желать имущества ближнего. Здесь можно возразить, что такое разделение, как мы увидим ниже, было неизвестно первоначальной Церкви. Иные, как и мы, относят к первой Скрижали четыре заповеди, но считают, что первая из них представляет собой обетование без повеления. Однако поскольку я убежден - пока мне убедительно не докажут обратное, - что под «десятью словами» Моисей подразумевал не что иное, как десять заповедей, и поскольку на каждую заповедь можно по порядку указать пальцем, то я оставляю им право думать как угодно. Я же буду придерживаться того, что мне представляется наиболее достоверным, а именно что слова, которые они считают первой заповедью, являются как бы прологом ко всему Закону. Затем следуют десять заповедей - четыре на первой Скрижали и шесть на второй, в том порядке, в котором мы и будем о них говорить.
Такое разделение как общепринятое в своё время без колебаний проводил Ориген (Ориген. Гомилия на Книгу Исхода, VIII, 3 (MPG, XII, 355 p.)). С ним соглашался св. Августин, о чем писал Бонифацию (Августин. Против двух писем Пелагия (Бонифацию), III, IV, 10 (MPL, XLIV, 594)). Правда, в другом месте он говорит, что ему больше нравится первое деление, но по слишком легковесному соображению: если на первую Скрижаль поместить только три заповеди, то это будет символизировать Троицу; однако и здесь он не скрывает, что деление, принятое нами, устраивает его больше всех прочих. Есть ещё один древний отец Церкви, автор незаконченного комментария к Евангелию от Матфея, который высказывает мнение, совпадающее с нашим (Иоанн Златоуст. Неоконченная гомилия на Евангелие от Матфея, XLIX (MPG, LVI, 910)).
Иосиф [Флавий] (Иосиф Флавий. Иудейские древности, III, V, 8) помещает на каждой Скрижали по пять заповедей, что, как можно предполагать, было в его время общепринято. Однако помимо того, что такое деление противоречит здравому смыслу, ибо тогда смешивается почитание Бога и любовь к ближнему, против него свидетельствует авторитет Иисуса Христа, который относит предписание почитать отца и мать ко второй Скрижали (Мф 19:19). Теперь послушаем самого Бога.