Глава IV

О ТОМ, НАСКОЛЬКО ДАЛЕКА ОТ ЧИСТОТЫ ЕВАНГЕЛЬСКОГО УЧЕНИЯ БОЛТОВНЯ СОРБОННСКИХ ТЕОЛОГОВ ОТНОСИТЕЛЬНО ПОКАЯНИЯ, И ГДЕ ГОВОРИТСЯ ОБ ИСПОВЕДИ И УДОВЛЕТВОРЕНИИ ЗА ГРЕХИ

 

1. Теперь я перехожу к обсуждению того, что учили о покаянии софисты. Я буду насколько возможно краток. В мои намерения не входит исследование всего предмета в целом, дабы эта книга, объём которой я пытаюсь ограничить, не слишком разрослась. С другой стороны, этот вопрос, не слишком сложный по сути, софисты так запутали в своих бесконечных спорах, что, войдя в этот лабиринт, будет непросто отыскать выход.

Прежде всего, когда они дают определение покаяния, со всей очевидностью обнаруживается, что они толком никогда не понимали, что это такое. Из книг древних учителей они вытаскивают отдельные высказывания, которые отнюдь не отражают ни силы, ни природы покаяния. Например, такие: совершить покаяние значит оплакать ранее совершённые грехи и не совершать более таких, которые потом придётся оплакивать (Григорий Великий. Гомилии о Евангелии, II, гом. XXXIV, 15 (MPL, LXXVI, 1256B); Пётр Ломбардский. Сентеции, IV, dist. XIV, 1 (MPL, CXCII, 869-870)); каяться значит стенать из-за ранее совершённого зла и не делать больше зла, вызывающего стенание (Псевдо-Амвросий. Проповеди, XXV, 1 (MPL, XVII, 677A)); покаяние - это скорбное мщение, карающее за то, чего оно не желало бы более допустить (Псевдо-Августин. Об истинном и ложном покаянии, VIII, 32 (MPL, XL, 1120)); это страдание сердца и горечь души по причине зла, которое кто-либо совершил или попустил (Псевдо-Амвросий. Проповеди, XXV, 1 (MPL, XVII, 677A)). Допустим, что все эти высказывания принадлежат прежним учителям (что иной спорщик может и отрицать). Однако они не придавали им тот смысл, будто определяют покаяние как таковое. Они лишь увещевали кающихся не впадать снова в те же самые грехи, которые им прощены.

А если требуется построить определение из всего того, что можно найти у древних относительно покаяния, то можно привести другие высказывания, ничуть не менее значимые. Например, слова Златоуста, что покаяние - это лекарство, подавляющее грех, дар, сходящий с небес, восхитительная сила, благодать, превосходящая законы (Иоанн Златоуст. Гомилия о покаянии, VII, 1 (MPG, XLIX, 323)). Пояснения, которые прибавляют эти толкователи, много хуже таких определений. Ибо софисты настолько охвачены стремлением к внешнему и телесному, что в их толстенных книгах нельзя найти ничего, кроме того, что покаяние - это дисциплина и суровая жизнь, отчасти направленная на укрощение плоти, отчасти являющаяся наказанием за грехи. Что же касается обновления души и начала новой жизни, то об этом там не найти ничего нового. Они много болтают о раскаянии и сокрушении. В самом деле, они терзают души, говоря об угрызениях совести, омрачают и отягощают их тревогами и мучениями. Но когда они, казалось бы, глубоко изранили сердца, они избавляют грешников от всех горестей несколькими ритуальными жестами.

Дав весьма изощрённое определение покаяния, они делят последнее на три части: сокрушение сердца, сокрушение уст и удовлетворение делом (Пётр Ломбардский. Цит. соч., IV, dist. XVI, 1 (MPL, CXCII, 877)). Подобное разделение подходит только для их дефиниции, потому что за всю свою жизнь они не изучили ничего, кроме диалектики, а диалектика есть искусство определять и разделять. Но если кто-нибудь скажет в полном соответствии с определением, посылка которого принята всеми диалектиками, что можно оплакать совершённые прежде грехи и более не совершать их, хотя не было никакого исповедания устами, то как им защитить своё деление? Ведь тот, кто не исповедуется во грехе устами, не перестаёт от этого быть истинно кающимся. Покаяние может состояться без такого исповедания. Если они ответят, что их деление относится к таинству или к покаянию во всём его совершенстве, которого их определения не охватывают целиком, то им не в чем меня обвинить. Ошибку они должны отнести на счёт того, что сами не дали ясного и чёткого определения. Я же, разумеется, по мере своих способностей в любом случае придерживаюсь определений, которые могут быть основанием всей дальнейшей дискуссии. Но предоставим им нечто вроде лицензии магистрата и попытаемся раскрыть смысл упомянутых частей по порядку.

Я с презрением опускаю многие совершенно бессодержательные вещи, которые софисты в своей гордыне почитают великими тайнами. И делаю это не по незнанию или забывчивости: мне было бы нетрудно написать и порассуждать о тонкостях, которыми они так увлечены, но я сознаю, что подобные безделицы лишь утомят читателей и не принесут никакой пользы. Столько вопросов волнует наших софистов и побуждает к бесконечным спорам, в которых они совершенно запутываются! Но нетрудно понять, что софисты глупо препираются из-за вещей совершенно неведомых. Они, например, задаются вопросом, угодно ли Богу раскаяние в одном каком-нибудь грехе, если грешник упорствует во всех прочих. Или: достаточны ли для удовлетворения насылаемые Богом наказания. Или: можно ли несколько раз каяться в смертных грехах. Относительно последнего вопроса они приходят к очень дурному, гнусному решению: что ежедневно каяться мы должны лишь в простительных грехах. Они много трудятся - и при этом жестоко заблуждаются - над словами св. Иеронима, что покаяние - это спасительная доска, на которой потерпевший кораблекрушение доплывает до гавание.

Тем самым софисты обнаруживают, что они так и не пробудились от оцепенения, в котором они напоминают неразумных животных, чтобы заметить в общих чертах хотя бы одну ошибку из тысячи ими совершённых.

 

2. Читатели должны убедиться, что здесь мы не ведём борьбу просто ради борьбы. Речь идёт о вопросе величайшей важности - о прощении грехов. Когда софисты требуют, чтобы в покаянии присутствовали три момента - сердечное сокрушение, исповедание устами и удовлетворение делом, - то, по всей видимости, они устанавливают, что эти вещи необходимы для получения прощения. Но если мы хотим вообще что-либо узнать о нашей религии, то прежде всего нам нужно понять следующее: каким образом, каким способом, при каком условии и с каким трудом можем мы получить прощение грехов. Если у нас нет точного и определённого знания об этом, совесть не может иметь ни покоя, ни мира с Богом, ни какого-либо доверия и уверенности. Напротив, она постоянно колеблется, тревожится, волнуется, мучается, безумствует. Она страшится Божьего суда и ненавидит его - и бежит от него насколько может.

Но если прощение грехов зависит от условий, с которыми его связывают софисты, то нет ничего несчастнее и отчаяннее того положения, в котором мы очутились. Первая часть покаяния, которую они считают необходимой для получения прощения и милости, - это сокрушение. Оно должно произойти подобающим образом, то есть быть полным и всеохватывающим. Однако они не указывают, каким образом можно убедиться в том, что такое состояние достигнуто.

Я признаю, что нам следует быть бдительными, прилагать усилия и даже побуждать себя к тому, чтобы оплакивать свои грехи, чтобы быть весьма недовольными собою и ненавидеть грех. Это та печаль, о которой св. Павел говорит, что мы не должны отгонять её, ибо она производит покаяние ко спасению [2 Кор 7:10]. Но когда требуют тоски столь горькой, чтобы она сравнялась с тяжестью вины, и когда её кладут на весы вместе с верой в прощение, тогда бедная совесть, страшно униженная и опечаленная, попадает в западню и не может осознать меру долга, чтобы удостовериться, что она его уплатила. А если скажут, что надо действовать в меру своих сил, то мы вечно будем попадать в порочный круг. Ибо разве найдётся человек, который осмелился бы поклясться, что оплакал грехи изо всех своих сил? Дело кончится тем, что после долгой внутренней борьбы совесть, не найдя исхода, при котором она могла бы унять или по крайней мере смягчить свои терзания, будет принуждена испытать боль и силою выдавить из себя несколько слезинок, чтобы выполнить условия этого «сокрушения».

 

3. Если противники захотят обвинить меня в клевете, то пускай укажут хотя бы одного человека, который бы под влиянием учения о сокрушении не впал в отчаяние или вместо истинного сокрушения не представил бы на суд Божий притворное страдание. В другом месте мы уже сказали, что прощение грехов не даруется нам без покаяния, ибо истинно и искренне молить о Божьей милости может лишь тот, кто удручён и изранен сознанием своих грехов. Но тут же мы указали, что покаяние не есть причина прощения, и не стали говорить обо всех этих душевных терзаниях, то есть о том, что сокрушаться следует неким особым образом. Более того, мы учили грешника не смотреть на своё сокрушение и свои слёзы, а возводить очи исключительно к Божьему милосердию.

При этом мы пояснили, что Христос призвал труждающихся и обременённых, ибо Он был послан благовествовать нищим, исцелять сокрушённых сердцем, проповедовать пленным освобождение, снять оковы с узников и утешить сетующих (Мф 11:28; Ис 61:1; Лк 4:18). В число таких людей не входят ни фарисеи, довольные и пресытившиеся своею праведностью и не сознающие своей нищеты, ни хулители Бога, которые, пренебрегая его гневом, не ищут лекарства от своего недуга. Люди этого рода не трудятся, не сокрушены сердцем, не пребывают в оковах, не пленены и не сетуют. Так что есть большая разница между тем, чтобы учить грешника, как заслужить прощение посредством безупречного сердечного сокрушения, которого он все равно никогда не сможет предоставить Богу, и тем, чтобы внушить ему жажду Божьего милосердия через осознание своей нищеты, показать ему его нечастье, тоску и рабство, дабы он искал утешения, покоя и освобождения. В общем, наставить его воздать славу Богу своим смирением.

 

4. Что касается исповеди, то по этому предмету разворачивается ожесточённое препирательство между канонистами и схоластами. Первые постановили, что исповедь была предписана исключительно позитивным правом, то есть церковными определениями. Вторые утверждают, что она установлена Божьим повелением. В этой борьбе проявилось крайнее бесстыдство теологов, нагло исказивших и извративших речения Св. Писания, которые они приводили для обоснования своих доводов. Более того, те из них, кто хотел оказаться самым искусным, видя, что на этом пути они не достигают своих целей, нашли такой способ уклониться от трудностей: они объявили, что исповедь по своей субстанции исходит из божественного права, но свою нынешнюю форму получила позднее от позитивного права. Самые неспособные из правоведов приучились в этой связи трактовать цитаты как подтверждение божественного права, потому что Адаму было сказано: «Где ты?» [Быт 3:9] Соответственно, закономерно и оправдание, потому что Адам ответил, как бы защищаясь: «'Жена, которую Ты мне дал...» [Быт 3:12] и т.д. Однако в обоих случаях форма выводится из гражданского права.

Посмотрим, при помощи каких аргументов софисты доказывают, что исповедь - как ритуальная, так и неформальная - установлена Богом. Наш Господь, говорят они, отослал прокажённых к священникам (Мф 8:4; Лк 5:14; 17:14). Ну и что? Разве Он послал их к исповеди? Разве кто-нибудь когда-нибудь говорил, что священники-левиты были поставлены на то, чтобы выслушивать исповеди (Втор 17:8-9)? Поэтому они прибегают к аллегориям и говорят, что Моисеевым законом было предписано, чтобы священники различали между проказой и проказой: грех - это духовная проказа, о которой должен судить священник.

Прежде чем ответить, я задам такой вопрос: если тем самым они поставлены судить о духовной проказе, то почему бы им не сделаться знатоками проказы плотской, естественной? Разве позволительно играть с Писанием, переиначивая его в таком духе: раз Закон отдаёт проказу на суд священиков-левитов, то возьмём себе это и мы. Грех есть духовная проказа; так что же, будем судьями грехов? Теперь я отвечу, что при перемене священства необходима и перемена закона (Евр 7:12). Но, поскольку все священнические служения переданы Иисусу Христу, исполнены и окончены в Нем, то необходимо, чтобы Ему также были переданы всё достоинство и все прерогативы священства. Если софистам так нравится следовать аллегориям, то пусть они поставят себе Христа единственным Священником и сложат всё право к его Престолу. Мы охотно согласимся с этим.

Кроме того, аллегория неуместна, если к ритуалу относят чисто гражданский закон. Зачем Христос послал прокажённых к священникам? Чтобы те не могли клеветать, будто Он нарушил закон, который предписывает каждому исцелившемуся от проказы предстать перед священником и очиститься посредством принесения жертвы. И Он велит прокажённым, которых только что исцелил: «Идите и покажитесь священникам и принесите жертву, как повелел Моисей в Законе, во свидетельство им» [Лк 5:14]. А на самом деле свидетельством им должно было стать это чудо. Священники объявили их прокажёнными и теперь должны объявить, что они исцелились. Так не были ли они тем самым вынуждены, хотели они того или нет, быть свидетелями чудес Христа? Христос позволяет им исследовать чудо, и они не могут его отрицать. Но они продолжают всячески увиливать - и во свидетельство им даётся это свершение.

Тот же смысл имеет и другое речение: «И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам» (Мф 24:14). А также: «Поведут вас к правителям и царям за Меня, для свидетельства пред ними» (Мф 10:18), то есть чтобы тем самым они оказались ещё более виновными перед Божьим судом. Наши противники любят ссылаться на авторитет Златоуста, но он также учит, что Христос сделал это ради евреев, чтобы не считаться нарушителем Закона. Впрочем, мне совестно приводить чьи-то свидетельства в подтверждение столь ясной вещи, поскольку сам Иисус Христос говорит, что целиком оставляет священникам их права, которые они имеют согласно Закону, даже тем, кто является смертельным врагом его Евангелия. Они же постоянно выискивают повод злословить на Него, если только Он тем или иным способом не закроет им рот. Поэтому если папские священники хотят владеть тем же достоянием, то пусть открыто объявят себя сообщниками тех, чьё кощунство понадобилось останавливать силой. Ибо то, что Иисус Христос оставляет священникам Закона, никак не принадлежит его служителям.

 

5. Другой аргумент софисты черпают из того же источника, то есть из аллегории - как будто аллегории обладают мощной доказательной силой и способны утвердить какое-либо учение. Я хотел бы, чтобы это было так, потому что могу использовать аллегории с большим эффектом, нежели они. Так, они говорят, что наш Господь после того, как воскресил Лазаря, приказал своим ученикам развязать его (Ин 11:44). Во-первых, они лгут: нигде не сказано, что Господь приказал это именно своим ученикам. Гораздо более вероятно, что Он сказал это бывшим там иудеям, чтобы чудо стало очевидным и не вызывало никаких подозрений в обмане и чтобы в большем величии предстала его сила, ибо Он одним только словом, не прикасаясь, воскрешает мёртвых.

Я понимаю это так. Наш Господь, чтобы устранить у евреев всякое дурное подозрение, пожелал, чтобы они сами отвалили камень, почувствовали трупный запах, заметили внешние признаки тления, чтобы они увидели, как Лазарь воскрес лишь силою его слова, и первыми прикоснулись к воскрешённому. Такой смысл имеют слова Златоуста в его проповеди против иудеев, язычников и еретиков. Но допустим, что приказание было дано ученикам. Что из этого следует? Они скажут, что тем самым апостолам была дана власть развязывать? Не гораздо ли лучше объясним мы это место - также посредством аллегории, - если скажем, что наш Господь хотел научить своих верных освобождать от уз людей, Им воскрешённых? То есть не заставлять их вспоминать о грехах, Им забытых, не осуждать как грешников тех, кого Он освободил от грехов, не упрекать за поступки, которые Он простил, не быть суровыми и неумолимыми в наказании там, где Он был бы милосерд, снисходителен и готов к прощению? В самом деле, ничто сильнее не склоняет нас к мягкости и готовности простить, чем пример Того, кто является нашим Судьёй и кто предупреждает слишком суровых и непреклонных, что воздаст им тем же. И пусть они теперь попробуют защититься своими аллегориями!

 

6. Они подходят чуть ближе к существу дела, когда ссылаются на высказывания Писания, которые, как они считают, явно свидетельствуют в их пользу. Они говорят, что люди, приходившие к Иоанну креститься, исповедовали свои грехи (Мф 3:6). И св. Иаков велит нам исповедоваться в грехах друг другу (Иак 5:16). На это я отвечаю, что неудивительно, если желающие креститься исповедовались в грехах, ибо было сказано, что Иоанн проповедовал крещение покаяния и крестил водою в покаяние. Кого же ему было крестить, как не тех, кто признавался, что он грешник? Крещение - это знак прощения грехов. Так кто же принимал этот знак, как не грешники и те, кто признал себя таковым? Итак, они исповедовались в своих грехах, чтобы креститься.

Св. Иаков с полным основанием велит нам исповедоваться друг другу. Но если бы наши противники обратили внимание на то, что за этим следует, они бы поняли, что это говорит не в их пользу. Св. Иаков пишет: «Признавайтесь друг пред другом в проступках и молитесь друг за друга» [Иак 5:16]. Он соединяет взаимную молитву и взаимную исповедь. Если же следует исповедоваться только священникам, то, значит, следует и молиться за них. Из слов св. Иакова можно было бы даже заключить, что исповедоваться могут только священники. Ибо, желая, чтобы мы исповедовались друг другу, он говорит только о тех, кто способен выслушать исповедь другого. Ибо он употребляет слово «обоюдно» или, если угодно, «взаимно». Но ведь никто не может исповедоваться взаимно, кроме того, кто выслушивает исповедь своего товарища. А они предоставляют эту привилегию одним лишь священникам. Поэтому, следуя их умозаключениям, мы охотно предоставляем им миссию исповедоваться друг другу.

Но оставим эту дребедень и постараемся понять смысл слов апостола, который прост и ясен. Мы раскрываем один перед другим наши немощи, чтобы каждый получил совет, сочувствие, утешение. Далее, узнав о немощах братьев, каждый, со своей стороны, молит Бога об исцелении от них. Зачем же они, возражая нам, ссылаются на св. Иакова, когда мы так настойчиво говорим об исповедании ради милосердия Божьего, которая признаётся только за теми, кто прежде признал свою немощь? Более того, мы заявляем, что те, кто не признался перед Богом, перед Ангелами, перед Церковью, короче - перед всеми людьми, что он грешник, те прокляты и осуждены. Ибо Бог всех заключил под грехом, чтобы были заграждены всякие уста и всякая плоть смирилась перед Ним (Гал 3:22; Рим 3:9,19) и чтобы лишь Он один был оправдан и возвышен.

 

7. Я даже удивляюсь, откуда взялась у них смелость утверждать, что исповедь в том виде, как они о ней говорят, исходит из божественного права. Мы признаём, что это очень древний обычай, но можем легко доказать, что первоначально он был необязателен. В самом деле, даже в их истории сказано, что относительно исповеди не существовало никаких законов и постановлений до эпохи Иннокентия III. Если бы нашёлся закон более древний, то они бы, разумеется, притянули его себе на пользу, а не удовлетворялись постановлением Латеранского собора и не выставляли себя на посмешище даже малым детям, а именно это они и сделали. В других случаях они без колебаний измышляют подложные постановления и убеждают людей, что те выработаны первыми соборами, пытаясь ослепить простаков блеском их древности. Они не припомнили ничего, что позволило бы им поступить так в данном случае. Поэтому сами вынуждены свидетельствовать, что не прошло и трёхсот лет с тех пор, как Иннокентий III взнуздал Церковь, навязав ей необходимость исповеди.

Но даже если мы оставим в стороне древность, сам варварский язык постановления говорит за то, что оно не заслуживает внимания. Там предписывается, чтобы каждый человек обоего пола не реже одного раза в год исповедовал грехи своему священнику. Откуда следует, что никто, если он не мужчина и женщина одновременно, не обязан исповедоваться. Их преемники обнаружили глупость, ещё более безнадёжную, так и не сумев понять, что означают слова «свой священник». Что бы ни бормотали адвокаты и прокуроры папы, а равно всякие ханжи, находящиеся у него на содержании, для нас совершенно ясно, что не Иисус Христос - автор закона, принуждающего людей рассказывать о своих грехах. Ко времени, когда такой закон был введён, прошло тысяча двести лет после воскресения Христа. Эта тирания установилась тогда, когда вместо пастырей стали действовать их призраки, когда угасли подлинное благочестие и истинное учение и пастыри-призраки присвоили себе право делать всё что угодно без всякого стеснения.

Кроме того, есть надёжные свидетельства как исторических трактатов, так и древних писателей, что то было чисто дисциплинарное установление епископов, а не предписание Иисуса Христа или его апостолов. Я приведу только одно из них, которого вполне достаточно, чтобы доказать мою правоту. Созомен, один из авторов церковной истории, рассказывает, что правило исповеди было предписанием епископов, которое строго соблюдалось западными церквами и особенно в Риме.

Тем самым он удостоверяет, что это не было общим для всех церквей правилом. Далее он показывает, что для исполнения этой задачи существовал особый священник. Этим он полностью опровергает утверждение, что право на принятие исповеди было дано всему сословию священников. Оно не было общим для всех служением, но особой миссией одного, которого на это избирал епископ. И даже сегодня паписты назначают в кафедральных соборах специального «исповедника», которому приносят покаяние в наиболее тяжких преступлениях. Созомен также указывает, что подобный обычай существовал в Константинополе, вплоть до того момента, как некая женщина, якобы желавшая исповедаться, была застигнута при половой близости с дьяконом той церкви. По причине этого злодеяния тамошний епископ Нектарий, человек святой жизни и большой учёности, отменил обязанность исповедоваться.

Так пусть эти ослы послушают внимательно. Если тайная исповедь - закон, данный Богом, то как Нектарий осмелился его отменить? Смогут ли они обвинить в ереси и схизме этого святого человека, признаваемого и одобряемого всеми древними учителями? Тем самым они обвинили бы всю константинопольскую Церковь и вообще все восточные церкви, которые презрели непреложный (если они говорят правду) закон, предписанный всем христианам.

 

8. Об упомянутой выше отмене не раз говорил Иоанн Златоуст, который тоже был константинопольским епископом; поэтому удивительно, как они осмеливаются раскрывать рот для своих возражений. «Если ты хочешь, чтобы были изглажены твои грехи, говорит Иоанн, исповедуй их. Если ты стыдишься открыть их другому человеку, исповедуй их ежедневно в душе своей. Я не говорю, чтобы ты открывал их кому-либо, кто потом тебя попрекнёт. Исповедуй их на ложе своём, дабы твоя совесть каждодневно сознавала сделанное тобою зло». А также: «Необязательно исповедоваться перед свидетелем - сознайся во грехе в сердце своём. Для такого признания нет нужды в свидетеле: довольно того, чтобы один Бог видел тебя и слышал».

Ещё: «Я не зову тебя предстать перед людьми, чтобы открыть им свои грехи. Обнажи и очисти свою совесть перед Богом. Представь свои язвы Господу, их Врачевателю, и моли Его исцелить их. Он есть Тот, кто ни в чём не упрекнёт и заботливо вылечит несчастного больного». И ещё: «Я не желаю, чтобы ты исповедовался человеку, который после может тебя упрекнуть или обесчестить, объявив о твоих грехах людям. Но покажи свои язвы Богу - доброму Целителю». Затем Иоанн говорит как бы от лица самого Бога: «Я не принуждаю тебя идти в собрание - исповедуй свои грехи предо Мною, дабы Я исцелил тебя». Скажем ли мы, что св. Иоанн Златоуст, говоря так, был столь дерзок, что вознамерился освободить человеческую совесть от уз, наложенных на неё волей Божьей? Отнюдь нет. Но того, что он не считал установленным по велению Бога, он не осмеливался требовать как нечто обязательное.

 

9. Чтобы раскрыть этот предмет полнее, мы прежде всего достоверно изложим, какого рода исповедь предписана нам Словом Божьим. Затем мы покажем изобретения папистов, касающиеся исповеди, однако не все (кто способен вычерпать море?), а лишь те, которые отражают существо их доктрины.

Мне претит напоминать, что и греческий, и латинский переводчики словом «исповедовать» часто передавали слово со значением «хвалить», «прославлять», ибо это известно даже самым невежественным глупцам. Однако необходимо до конца раскрыть наглость этих негодяев, которые используют слово «исповедь», означающее просто хвалу Богу, для прикрытия своей тирании. Стремясь доказать, что исповедь радует и возрождает души, они приводят слова псалма: «Я войду с голосом радости и исповедания» (Пс 41/42:5}. Если позволительно так переворачивать всё на свете, то получится пресловутое qui pro quo. Но поскольку паписты потеряли всякий стыд, то нам полезно понять, что Бог дал им духа отвержения, дабы их дерзость сделалась ещё более презренной. Мы же, держась чистой простоты Писания, не рискуем обмануться этими превращениями. Ибо оно предписывает нам единственный надлежащий способ исповедоваться.

Это Господь прощает, забывает и изглаживает грехи, в которых мы Ему исповедуемся, желая получить милость и прощение. Это Он - Врачеватель, так что покажем Ему свои язвы. Это Он оскорблён и изранен - попросим Его о великодушии и примирении. Это Он знает сердца и читает мысли - откроем Ему сердца. Это Он призывает грешников - станем с Ним рядом.

Давид говорит: «Я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего; я сказал: "исповедую Господу преступления мои", и Ты снял с меня вину греха моего» (Пс 31/32:5). Вот другая исповедь Давида: «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей» (Пс 50/51:2/1). А вот исповедь Даниила: «Согрешили мы, поступили беззаконно, действовали нечестиво, упорствовали и отступили от заповедей Твоих» (Дан 9:5). В Писании множество подобных примеров, они могут составить целую книгу. «Если исповедуем грехи наши, говорит св. Иоанн, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи» (1 Ин 1:9). Кому же мы их исповедуем? Конечно, Богу - когда со скорбным и смиренным сердцем простираемся перед Ним, когда с совершенной искренностью, обвиняя и осуждая себя перед его ликом, молим об освобождении от грехов по его доброте и милости.

 

10. Тот, кто с чистым сердцем совершит перед Богом такую исповедь, несомненно, найдёт нужные слова, когда понадобится возвестить о милосердии Божьем среди людей. И не только для того, чтобы одному, однажды, на ухо раскрыть тайны своего сердца, но и чтобы открыто объявить как о своей нищете, так и о славе Божьей многократно, принародно и во всеуслышание. Именно так исповедался в своём грехе и перед Богом, и перед людьми Давид, когда был обличён Нафаном и терзался уколами совести: «согрешил я пред Господом» (2Цар 12:13). То есть: я не хочу больше оправдываться и вилять, пусть меня считают грешником и пусть то, что я хотел скрыть от Бога, будет открыто людям. Плодом тайной исповеди становится то, что грешник добровольно исповедуется людям всякий раз, когда это необходимо: либо чтобы смириться, либо чтобы воздать хвалу Богу. По этой причине наш Господь в древности повелел в Законе, чтобы весь народ публично исповедовался в храме устами священника (Лев 16:21). Он предвидел, что это будет хорошим средством побудить каждого открыто признать свою вину. И ещё это нужно для того, чтобы, сознавая своё бедственное положение, мы славили между собой и перед всеми людьми милосердие Божье.

 

11. Итак, именно такой род исповеди должен быть общепринятым в Церкви. При этом к нему, помимо обыкновения, особенно полезно прибегать в тех случаях, когда весь народ совершил некий общий грех, так что все стали виновны перед Богом. Пример этого мы видим в торжественной исповеди, которую совершил народ по совету и настоянию Ездры и Неемии (Неем 9:1-3). Так как плен, в котором они долго страдали, разрушение города и храма и прекращение богослужения были общим бичом, дабы наказать за грехи всех, то они могли в должной мере осознать благость освобождения, только лишь исповедовавшись прежде в своих грехах. И неважно, что порой в Церкви есть невинные члены. Ибо если в больном и страждущем теле находятся здоровые члены, они не должны этим хвалиться; кроме того, невозможно, чтобы они тоже не были каким-то образом затронуты заразой и, следовательно, тоже оказались в какой-то степени виновными. Поэтому, когда нас поражает мор, война, неурожай, или какое-нибудь другое бедствие, то наше служение должно состоять в плаче и посте и в иных проявлениях смирения, но прежде всего - в исповедании грехов, от которого зависит всё остальное.

Что касается обычной исповеди, которую сообща совершает весь народ, то, помимо того, что она одобрена устами Бога, ни один здравомыслящий человек не станет отрицать заключённой в ней пользы. Ибо, когда все мы собираемся в храме, чтобы предстать перед Богом и его Ангелами, то с чего нам следует начать, как не с признания своего недостоинства? Кто-нибудь возразит, что мы делаем это во всех молитвах, так как, молясь, мы всегда исповедуемся в своих грехах. Да, верно; но если вспомнить, насколько велики наши небрежение и леность, то никто не сможет отрицать святость и полезность предписания, чтобы христианский народ призывали и увещевали смириться явным образом и в особом действе. Хотя церемония, предписанная Богом израильскому народу, составляла часть преходящих древних ритуалов, в каком-то смысле она относится и к нам. И действительно, мы видим, что в хорошо устроенных церквах есть обычай, когда по воскресеньям служитель произносит текст исповеди - от своего имени и от имени народа, - дабы обвинить перед Богом всё собрание и попросить о помиловании. И это служение не бывает без плода. Более того, оно служит ключом к дверям молитвы - как общей, так и личной.

 

12. Св. Писание рекомендует нам два рода частной исповеди. Первая касается нас самих; к ней относятся слова св. Иакова, чтобы мы исповедовались друг перед другом (Иак 5:16). Он имеет в виду, что, поверяя друг другу свои немощи, мы помогаем один другому советом и утешением. Второй род исповеди совершается из любви к ближнему, которого мы огорчили своим грехом, с тем, чтобы утешить его и примириться с ним.

Что касается первого рода исповеди, то, хотя Писание не указывает на лицо, которому мы должны её приносить и оставляет нам свободу выбора среди верующих того человека, которому нам бы хотелось исповедаться, всё-таки более прочих для этого подходят пастыри и лучше всего обращаться к ним. Я говорю так потому, что по долгу своего служения они призваны Богом учить нас, как побеждать грех и исправляться, и утешать, убеждая в доброте Бога (Мф 16:19; 18:18). Ибо, хотя служение взаимного увещевания - общее для всех христиан, оно особенно присуще служителям Церкви. Поэтому, хотя все мы должны утешать друг друга, оставаясь каждый на своем месте, но, с другой стороны, мы видим, что Бог поставил служителей быть свидетелями и как бы поручителями, дабы удостоверять в прощении грехов - ведь недаром сказано, что они прощают грехи и развязывают души. А если мы знаем, что им это поручено, то нам следует полагать, что это для нашей пользы. Поэтому пусть каждый верующий, когда почувствует в сердце скорбь от сознания своих грехов, с которой он не в силах справиться и обрести покой, если только не получит помощь извне, - пусть он вспомнит об этом лекарстве, предложенном ему Богом: чтобы найти покой, открыться прежде всего своему пастырю, ибо его миссия - утешать Божий народ евангельским учением, как в собрании, так и с глазу на глаз.

Но нужно всегда иметь в виду, что там, где Бог не установил закона, совесть не должна подпадать под то или иное иго. Отсюда следует, что форма такой исповеди свободна и никого нельзя к ней принуждать. Необходимо лишь увещевать тех, кто может испытать в ней нужду, прибегнуть к её помощи. Далее, отсюда следует, что прибегающие к ней добровольно, по причине своих нужд не должны быть принуждаемы ни приказом, ни хитростью рассказывать обо всех своих грехах, но только о том, о чём они считают необходимым рассказать, чтобы получить истинное облегчение. Добрые и верные пастыри обязаны не только сохранять за Церковью эту свободу, но и всей своей властью укреплять её, если они хотят сохранить чистоту своего служения, избежать тирании и не позволить народу впасть в предрассудки.

 

13. О частной исповеди второго рода наш Господь говорит у св. Матфея: «Если ты принесёшь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди, прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой» (Мф 5:23-24). Именно так следует восстанавливать любовь, разрушенную нашим грехом: признавая, что мы согрешили, и прося прощения. Этот род исповеди включает и публичную исповедь кающихся, которые совершили тяжкий проступок во вред всей Церкви. Ибо если Господь наш Иисус считает обиду, нанесённую отдельному человеку, настолько серьёзной, что отлучает от алтаря человека, огорчившего брата своего, пока тот не даст ему удовлетворения и не примирится с ним, то не больше ли оснований для того, чтобы человек, повредивший дурным поступком Церкви, примирился с нею, исповедовавшись в своём грехе? Так, кровосмеситель из коринфской церкви был вновь принят в сообщество верующих, после того как он смиренно покаялся и исправился (2 Кор 2:5-8). Как свидетельствует св. Киприан, эта форма покаяния была распространена в древней Церкви. О согрешивших перед всей Церковью он пишет так: «Некоторое время они несут покаяние. Затем они исповедуют свой грех и принимаются в общину через возложение рук епископа и клира».

В Писании не говорится ни о каких иных видах и формах исповеди, кроме этих. И не нам связывать и принуждать совесть новыми узами, ибо Иисус Христос строго запретил держать её в рабстве. Я, впрочем, не возражаю, чтобы паства сама обращалась к своему пастырю, прежде чем идти на Вечерю, и хотел бы, чтобы этот обычай соблюдался повсюду. Ибо те, у кого совесть отягощена, могут воспользоваться этим случаем для утешения, а пастырь получает возможность и средство для увещевания тех, кто в этом нуждается. Нужно лишь всегда остерегаться тирании и предрассудков.

 

14. Во всех этих трёх видах исповеди есть власть ключей. Она состоит в том, что Церковь просит прощения у Бога, торжественно исповедуясь в своих грехах; или в том, что отдельный человек, совершивший тяжкий проступок в ущерб Церкви, приносит свидетельство покаяния; или в том, что человек, нуждающийся в совете и утешении пастыря по причине беспокойства своей совести, открывает ему свой недуг. Иное положение складывается в случае, когда необходимо загладить вину перед своим ближним и примириться с ним. Ибо, хотя здесь речь тоже идёт об умиротворении совести, главная цель состоит в том, чтобы устранить ненависть и соединить сердца в добром мире.

Но не следует пренебрегать и первым плодом, дабы каждый был склонен искренне исповедовать свои грехи. Когда вся Церковь словно предстаёт перед Судейским престолом Бога, признавая себя виновной, исповедуясь в своих недостоинствах и заявляя, что её единственное прибежище в Божьем милосердии, то совсем не малое утешение иметь там посланца Иисуса Христа, которому дано право разрешить её от грехов и который объявляет ей, что делает это от имени её Наставника и его властью, согласно возложенному на Него служению. Здесь мы видим, что означают ключи и какую пользу мы от них получаем, когда посланничество примирения исполняется с подобающим благоговением и должным образом.

А когда тот, кто был отчуждён от Церкви, вновь принят в братский союз и получает прощение Церкви, то разве не великое для него благо увидеть, что он получает прощение от тех, кому Иисус Христос сказал: «Что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф 18:18; Ин 20:23)? Подобно этому, частное прощение не менее действенно и плодоносно, когда к нему прибегают те, кто имеет нужду в укреплении совести. Ибо порой случается, что человек, знающий об обетованиях Бога как таковых, обратившись ко всей Церкви, всё ещё пребывает в нерешительности, в каком-то промежуточном состоянии, остаётся неуверенным в прощении своих грехов. Но если он пойдёт к своему пастырю и тайно откроет ему свою беду и если пастырь, обращая своё слово к грешнику, объяснит, как всеобщая истина прилагается именно к нему, то он удостоверится в том, в чём прежде сомневался, и освободится от колебаний, успокоив свою совесть.

Однако, когда речь идёт о власти ключей, нужно остерегаться воображать себе некую силу, которая дана Церкви отдельно от проповеди Евангелия. Мы подробнее разъясним этот вопрос в другом месте когда будем говорить о статусе Церкви. Там мы увидим, что данная Богом власть вязать и разрешать целиком связана со Словом. Но особенно это относится к служению ключей, о котором сейчас идёт речь. Ибо оно состоит в том, что благодать Евангелия утверждается и словно запечатлевается как в собрании, так и в личном общении теми, кого Бог поставил на это служение. Оно не может быть исполнено иначе, как только через проповедь Евангелия.

 

15. А что же теологи-паписты? Они предписывают, чтобы все люди обоего пола, едва достигнув сознательного возраста, по меньшей мере один раз в год исповедовались во всех совершённых ими грехах своему кюре и что грехи отпускаются только тем, кто имеет твёрдое намерение исповедоваться искренне и всерьёз. Если это намерение не осуществилось при наличии соответствующих возможностей, то для такого человека врата рая закрыты. Далее, священнослужитель имеет власть ключей, то есть власть вязать и разрешать, потому что не может быть бессильным слово Христа, который сказал: что они свяжут на земле, будет связано на небесах и т.д.

Они ожесточённо спорят относительно этой власти. Одни говорят, что по существу есть только один ключ: власть вязать и разрешать. Знание требуется, чтобы правильно ею пользоваться, но оно имеет вспомогательное значение и не относится к сущности власти. Другие, сознавая, что такое право оказалось чересчур неупорядоченным, называют два ключа: умение различать и самоё власть. Третьи, видя, что подобное ограничение стеснило дерзость священнослужителей, выдумали новые ключи: авторитет в вопросах различения (которым они пользуются, вынося окончательные приговоры), власть (которой они пользуются, приводя свои приговоры в исполнение) и знание, выполняющее вспомогательную роль советника.

Они не осмеливаются прямо заявить, что вязать и разрешать означает прощать и изглаживать грехи, потому что знают, что Господь объявил через пророка: «Я, Я Господь, и нет Спасителя, кроме Меня... Я Сам изглаживаю преступления твои» (Ис 43:11,25). Но они говорят, что у священника есть право произнести, кто связан, а кто разрешён, и объявить, которые из грехов оставлены, а которые отпущены; и что священник объявляет об этом на исповеди, когда отпускает или оставляет грехи, или в форме приговора, когда отлучает от Церкви или снимает отлучение. Наконец, понимая, что они не в состоянии выйти из затруднения, когда им возражают, что недостойные часто бывают связаны или разрешены своими священниками, в то время как они не связаны или не разрешены на небесах, в качестве последней уловки папистские схоласты выдвигают утверждение, что дар ключей следует принимать с определённым ограничением: Христос обещал, что правильно произнесённый приговор священника будет подтверждён Им на небесах в соответствии с заслугами того, кого священник связал или разрешил. Больше того, эти ключи якобы даются всем священникам и вручаются им епископами в момент ординации; но право пользоваться ими имеют лишь те, кто исполняет церковное служение. Они остаются даже у отлучённых и запрещённых в служении священников, однако словно заржавелые или надёжно спрятанные. Отстаивающих всё это можно считать более сдержанными и трезвомыслящими по сравнению с теми, кто в новой кузнице выковал новые ключи, которыми, как они говорят, заперта сокровищница Церкви. Об этих последних мы со всей откровенностью скажем немного позже.

 

16. Я кратко выскажусь по всем этим пунктам, но пока оставлю в стороне вопрос, по какому праву или какому произволу они принуждают души верующих подчиняться их собственным законам, поскольку это будет рассмотрено в другом месте. Но невозможно стерпеть того, что они обязывают верующих называть все свои грехи; что отказывают в прощении грехов, если не было особой подготовки к исповеди; что говорят, будто врата рая закрыты для тех, кто пренебрёг возможностью исповедаться. Как они смеют думать, что возможно назвать все свои грехи, если даже Давид, который, полагаю, добросовестно приготовился к исповеди, смог лишь воскликнуть: «Кто усмотрит погрешности свои? От тайных моих очисти меня» (Пс 18/19:13)? И в другом месте: «Беззакония мои превысили голову мою, как тяжёлое бремя отяготели на мне» (Пс 37/38:5). Он, конечно, понимал, как глубока бездна наших грехов и сколько всяческих преступлений таится в человеке, сколько голов у чудовища греха и какой длинный хвост тянется за ним. И потому он не стал составлять полный список своих грехов, но из бездны терзаний воззвал к Богу: Я согбен, я погребён, я изнемог; врата ада обступили меня; пусть десница Твоя спасёт меня из трясины, в которой тону, от смерти, которой умираю [Пс 17/ 18:6; 68/69:2-3,15-16]. Так кто же теперь станет думать о том, чтобы сосчитать свои грехи, видя, что Давид не мог счесть своих?

 

17. Муки этой геенны испытала совесть тех, в ком было какое-то чувство Бога. Побуждаемые умствованиями учёных теологов, они прежде всего захотели исчислить грехи и для этого разнесли их по стволам, ветвям, отросткам и листьям. Затем они взвесили количества, качества и обстоятельства. Но когда они двинулись вперёд, то им открылись лишь небо и море и не было видно ни единой бухты или гавани. И по мере их продвижения число грехов всё увеличивалось. Они вставали перед ними, как высокие горы, закрывающие горизонт, и исчезла всякая надежда когда-нибудь выбраться на открытый простор. Их охватила тоска, и в конце концов они впали в отчаяние. Тогда эти палачи, чтобы излечить нанесённые ими раны, предложили лекарство: пусть каждый позаботится о себе сам . Но от этого появились лишь новые тревоги, вернее, новые муки охватили бедные души. Стали приходить такие мысли: я не посвятил этому достаточно времени; я не усердствовал должным образом; я упустил часть грехов по небрежению, а подобная забывчивость, происходящая от небрежения, непростительна. Тогда они добавили новые лекарства, якобы облегчающие боль: покайся в своём небрежении, и если оно не слишком велико, то будет прощено. Но все эти лекарства не могли заживить рану и были не столько средствами для облегчения боли, сколько ядами, к которым примешали малую толику мёда, чтобы их горечь не вызвала отвращения с первого глотка, но чтобы они обманули вкус и, не распознанные, проникли в сердце. В ушах постоянно звучит страшный голос: исповедуйся в своих грехах! Вызываемый им ужас можно преодолеть лишь с помощью какого-то очень надёжного утешения.

Пусть читатели задумаются, возможно ли в конце года дать отчёт во всем, что было сделано, рассказать о грехах, которые совершались каждый день. Мы по опыту знаем, что если вечером попытаться разобрать все совершённые за день ошибки и прегрешения, то оказывается, что они настолько разнообразны и многочисленны, что память запутывается. Я говорю не о лицемерах, которые считают себя очищенными от грехов, назвав три-четыре тяжких проступка, а об истинных рабах Божьих, которые, добросовестно исследовав свои грехи и почувствовав, что задавлены ими, идут ещё дальше и восклицают вместе со св. Иоанном: «Если сердце наше осуждает нас, то кольми паче Бог, потому что Бог больше сердца нашего» (I Ин 3:20)! Поэтому они трепещут, взирая на великого Судью, знание которого неизмеримо превосходит наше понимание.

 

18. То, что капли мёда, подсластившие смертельный яд, понравились множеству людей, произошло не потому, что люди подумали, будто Бог удовлетворён, и не потому, что они сами были ими удовлетворены. Но как мореходы, бросив якорь посреди моря, отдыхают от своих корабельных трудов, или как утомлённый и обессиленный паломник вдруг усаживается посреди дороги, чтобы немного передохнуть, так и эти люди решили дать себе отдых, хотя он не восстановил их силы. Я не беру на себя труд доказывать истинность сказанного - каждый знает это по себе. Но я обрисую в общих чертах сам этот закон.

Во-первых, он неосуществим, так как способен лишь погубить, осудить, огорчить, привести к отчаянию и гибели. Далее, отвращая грешников от подлинного чувства греха, он делает их лицемерами, не знающими ни Бога, ни самих себя. Ибо, занимаясь перечислением своих грехов, они забывают о тайной бездне порока, которая разверзлась в глубине их сердец, забывают своё внутреннее беззаконие и скрытую скверну - а ведь только через их осознание они должны понять свою нищету. Истинное правило исповеди состоит в признании и осознании бездны зла внутри нас, огромность которой превосходит наше разумение. Пример такой исповеди мы видим у мытаря: «Боже! будь милостив ко мне грешнику!» (Лк 18:13) Он как бы сказал: всё, что во мне,-только грех, и ни мой ум, ни мой язык не могут охватить его. Так пусть же бездна твоего милосердия поглотит бездну моих грехов!

Так что же, спросит кто-нибудь, значит, не следует исповедоваться в каждом грехе? Значит, Богу приятна только исповедь, состоящая из двух слов: я грешник? Мой ответ таков: нам, скорее, надлежит учиться открывать своё сердце Богу, насколько это в наших силах. И не только признавать себя грешниками, но подлинно считать себя таковыми, сознавать всей силою нашего разума, насколько велика и многообразна скверна наших грехов; не только признавать себя мерзкими, но и сознавать, какова наша мерзость, как она велика и изобретательна; не только признавать себя должниками, но и сознавать, сколькими долгами мы обременены и подавлены; не только признавать себя израненными, но и сознавать, как тяжелы и смертельны поразившие нас язвы. И даже когда грешник откроет себя Богу, сознавая всё это, он должен всерьёз задуматься и искренне заключить, что очень много зла в себе он ещё как следует не оценил и что глубина его падения такова, что он не в состоянии её разглядеть, не в состоянии докопаться до дна. И всё же пускай он воскликнет вместе с Давидом: «Кто усмотрит погрешности свои! От тайных моих очисти меня» (Пс 18/19:13)!

Мы ни в коем случае не можем согласиться с утверждением схоластов, что грехи прощаются только при условии твёрдой готовности к исповеди и что врата рая закрыты для тех, кто пренебрёг возможностью исповедаться. Ибо прощение грехов ныне то же, что было всегда. Ни о ком из тех, кто, как мы знаем, получил прощение грехов от Христа, нельзя сказать, что он исповедался на ухо какому-нибудь отцу Жану. Конечно, они не могли исповедаться по всем правилам, потому что не было у них ни исповедников, ни самой исповеди. И ещё многие годы спустя исповедь была неизвестна, а грехи отпускались без соблюдения тех условий, которых требуют схоласты. Чтобы не дискутировать об этом как о некоей сомнительной вещи, приведём слово Бога, которое пребывает вечно и смысл которого очевиден: «Беззаконник, если обратится от всех грехов своих... все преступления его, какие делал он, не припомнятся ему» (Иез 18:21-22). Тот, кто что-либо прибавляет к этим словам, связывает не грехи, а милосердие Божье.

Они ссылаются на то, что нельзя вынести приговор, не изучив существа дела и что поэтому священник не может отпустить грех, пока не услышит о совершённом зле. Этот вопрос легко разрешим: те, кто сами себя делают судьями, узурпируют судейскую власть. Удивительно, с каким самомнением они изобретают принципы, с которыми не согласится ни один здравомыслящий человек! Они хвалятся тем, что на них возложена миссия вязать и разрешать, как будто это некая юрисдикция, осуществляемая в форме судебного разбирательства. Право, на которое они претендуют, было неизвестно апостолам - об этом ясно и ярко говорит всё апостольское учение. И действительно, священник не может с полной уверенностью знать, прощён грешник или нет. Об этом знает только Тот, кого мы просим о прощении, то есть Бог, потому что тот, кто только выслушивает исповедь, не в состоянии судить, принесена ли она должным образом. Поэтому, если бы исповедь ограничивалась словами исповедующегося, она не имела бы никакого смысла. Более того, весь смысл прощения заключается в вере и раскаянии того, кто о нём просит. А о вере и раскаянии грешника смертный человек не может знать до такой степени, чтобы вынести свой приговор. Отсюда следует, что у земного судьи не может быть уверенности в связывании и разрешении. Служитель Слова, исполняющий свою миссию подобающим образом, может прощать лишь условно, но тем не менее ради бедных грешников сказано: что вам будет прощено на земле - будет прощено и на небесах. Дабы они не сомневались, что милость, обещанная им по воле Божьей, будет утверждена на небесах.

 

19. Итак, неудивительно, что мы отвергаем такую исповедь «на ухо» как вещь порочную и во многих отношениях вредную для Церкви. Но если бы даже она не была столь вредной, то, видя, что она не приносит ни плода, ни пользы, а, напротив, является причиной многих заблуждений, кощунств и беззаконий, кто бы не сказал, что её следует отменить? Верно, паписты говорят о пользе, которую якобы приносит такая исповедь, и превозносят её, как только могут. Но эта польза либо воображаемая, либо ничтожная. Более всего они настаивают на том, что исповедующемуся сильную боль причиняет стыд, который в дальнейшем удерживает его от зла и предупреждает мщение Бога, поскольку грешник наказывает себя сам. Как будто бы мы не ввергаем человека в великий стыд, призывая его к Небесному престолу и к Божьему суду! И как будто бы много пользы в том, что человек перестаёт грешить из-за стыда перед людьми, но нисколько не стыдится того, что свидетель его нечистой совести - сам Бог!

Впрочем, и это их утверждение ложно. Легко видеть, что ни от чего другого люди не впадают в такую дерзость и вседозволенность, как от сознания того, что, исповедовавшись священнику, они могут утереть губы и заявить, что не делали ничего дурного. И не только без всяких опасений грешат всю оставшуюся часть года, но, не заботясь более об исповеди, не воздыхая к Богу, они не исследуют самих себя, но собирают грех ко греху, потому что полагают, что однажды освободятся от всех грехов сразу. А когда освобождаются, то считают, что с них снято бремя, что они не подлежат Божьему суду, поскольку он будто бы передан священнику и будто бы Бог забыл то, о чём они повествовали своему исповеднику.

Кто без страха ожидает дня исповеди? Кто идёт на неё с открытым сердцем, а не так, словно его за шиворот волокут в тюрьму, куда он приходит против воли, подчиняясь силе? Быть может, одни только священники, которые развлекаются, рассказывая друг другу о своих проделках, как о забавных приключениях. Я не стану пачкать бумагу рассказами о пакостях, которыми полны исповедальни. Скажу одно: если святой человек Нектарий (о котором мы упоминали) не без долгих раздумий избавил свою Церковь от подобных исповедей или, вернее, уничтожил всякое воспоминание о них только лишь по причине слухов о блуде, то сегодня у нас достаточно оснований сделать то же самое - по причине бесчисленных случаев разврата, блуда, супружеской неверности и инцеста, которые в конечном счёте исходят от этих исповедей.

 

20. Сейчас мы увидим, чего стоят все утверждения папистов о власти ключей, которыми они пытаются обосновать безрадельность своей власти. Разве ключи, спрашивают они, даны безо всякой причины? Разве зря сказано: «Что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф 18:18)? Как мы можем считать лживыми слова Христа? На это я отвечаю, что было достаточно веских причин, чтобы вручить ключи, как я частично уже показал ранее. И я ещё буду говорить об этом в связи с отлучением. Но что если я хлопну по затычке, чтобы прервать поток их вопросов и рассуждений, заявив, что их священники не являются ни викариями, ни преемниками апостолов? Однако и этот вопрос мы тоже рассмотрим позже.

Но уже и теперь нетрудно показать, что, вооружаясь подобным образом, они строят машину для сокрушения своих же крепостей. Ибо Иисус Христос дал апостолам власть вязать и разрешать после того, как излил на них Св. Духа [Ин 20:22-23]. То есть, я утверждаю, что власть ключей принадлежит только тому, кто принял Св. Духа, и отрицаю, что кто-либо может пользоваться ключами, если прежде не будет научен водительством Св. Духа, как ему следует поступать. Они хвалятся, что имеют Св. Духа, однако их дела это опровергают. Впрочем, может быть, они, уверовав в свои фантазии, считают, что Св. Дух - это нечто пустое и тщетное? Но тут поверить им трудно. Сооружённая ими машина обрушивается на них самих.

Мы всё время спрашиваем папистов, от каких именно дверей их ключи, то есть, имеют ли они Св. Духа, который направляет или удерживает ключи. Если имеют, то их тут же стоит спросить, может ли Св. Дух ошибаться. Этого они не осмелятся заявить открыто, хотя в своих доктринах косвенно признают. Итак, следует заключить, что никто из священников не обладает властью ключей, что ею они дерзко и бессовестно связывают тех, кого наш Господь хотел освободить, и освобождают тех, кого Он хотел связать.

 

21. Если они на собственном опыте видят, что связывают и разрешают достойных и недостойных без всякого разбора, то тем самым приписывают себе власть вне знания. И хотя они не осмеливаются отрицать, что для правильного пользования ключами требуется знание, однако учат, что власть может быть предоставлена и дурным распорядителям. Но раз власть заключается в следующем: «что ты свяжешь или разрешишь на земле будет связано или разрешено на небесах», - то либо обетование Иисуса Христа лживо, либо те, кому вручена эта власть, связывают и разрешают как должно. Они не могут увильнуть от ответа, утверждая, что обетование Христа ограничивается добродетелями того, кто связан или разрешён.

Мы, со своей стороны, тоже признаём, что связать или разрешить можно только того, кто этого заслуживает.

У вестников Евангелия и Церкви для этого есть Слово. И этим Словом вестники могут обещать всем прощение грехов во Христе через веру и объявить осуждение любому, а в особенности тем, кто не примет Христа. Этим Словом Церковь объявляет, что блудники, прелюбодеи, воры, убийцы, лихоимцы, идолослужители не имеют части в Царстве Божьем (1 Кор 6:9 сл.), и связывает их весьма тугими узами. Тем же Словом Церковь разрешает и утешает обратившихся к покаянию.

Но что же это за власть, если она не знает, кого следует связать, а кого разрешить, поскольку невозможно ни связывать, ни разрешать, не зная этого? Почему же они говорят, что отпускают грехи в силу вручённой им власти, если это отпущение столь неопределённо? К чему такая воображаемая власть, если польза от неё ничтожна? А я уже показал, что она либо вообще ничтожна, либо столь ненадёжна, что вполне может считаться таковой.

Если они сами признают, что большинство священников неправильно пользуется ключами и что, с другой стороны, власть ключей, если ими распоряжаются незаконно, недействительна, то кто заставит меня поверить, что священник отпустил ими мои грехи, то есть распорядился ключами правильно и законно? А если он дурной распорядитель, то что он совершил, если не вздорное отпущение? Мол, я не знаю, что в тебе нужно связать и что разрешить, потому что не умею пользоваться ключами; но если ты того заслуживаешь, я отпускаю тебе грехи. Разве не так? Но ведь если бы это было так, то отпускать грехи мог бы - не скажу мирянин, потому что это их чересчур раздражает, - но турок или дьявол. Ибо это то же самое, как если сказать: я не обладаю Словом Божьим, которое даёт неукоснительное правило вязать и разрешать; но данной мне властью я отпускаю тебе грехи, если ты этого заслуживаешь. Итак, мы видим, чего они добились, когда постановили, что ключи - это власть различать и власть действовать и что знание выполняет роль советчика с целью правильного пользования ключами. Все это означает, что они, закусив удила, захотели властвовать без Бога и без его Слова.

 

22. Возможно, мне возразят, что даже честные служители и пастыри будут исполнять свою миссию с такою же неуверенностью. Ибо прощение грехов, которое зависит от веры, всегда будет вызывать сомнения, а грешников мало или вообще никак не утешит прощение, полученное от того, кто не может быть правомочным судьёй их веры и кто сам не уверен в прощении. Ответ на это возражение таков. Паписты говорят, что священник не может простить грехи, о которых не знает. В силу этого прощение зависит от суда и расследования, которые производит смертный. Если он не умеет скрупулёзно различать, кто достоин прощения, а кто нет, то его акт бессодержателен и не имеет никакого значения. То есть власть, присвоенная папистами, представляет собой юрисдикцию, связанную с расследованием, которое и ограничивает отпущение. Но во всём этом невозможно найти никакой твёрдой почвы, а только глубокую пропасть, поскольку, если исповедь не полна, надежда обрести помилование ослабевает или исчезает совсем. С другой стороны, и священник оказывается в двусмысленном положении, потому что не знает, точно ли и полностью рассказал о своих грехах исповедующийся. Более того, среди священников встречаются такое невежество и такая глупость, что они большей частью не лучше исполняют своё служение, чем сапожник пахал бы землю. А другие имеют все основания сомневаться в своей пригодности к служению.

Короче говоря, сомнительность и ненадёжность, которую мы усматриваем в папистском разрешении от грехов, проистекает из их желания сделать его основанием личность священника. Более того - его знание, ведь он судит только по тому, что ему рассказывают, о чём он спрашивает и получает ответ. Если же теперь спросить этих добрых учителей, примирён ли грешник с Богом, если ему отпущена только часть грехов, то я не представляю, что они сумеют ответить. Разве что они будут вынуждены признать, что если исповедующийся забыл или утаил какие-то свои грехи и они ещё должны быть прощены, то всё произнесённое священником относительно грехов, о которых он услышал, совершенно бесполезно. Что же касается исповедующегося, то обнаруживается, какой тоской, каким тяжким бременем связывается его совесть, когда, успокоенный суждением священника, он не может ни о чём судить, основываясь на Слове Божьем.

Учение, которое проповедуем мы, совершенно свободно от подобного абсурда. Прощение грехов обусловлено верой грешника, что Бог благосклонен к нему, ибо он непритворно ищет очищения от грехов в жертве Иисуса Христа и находит опору в предложенной ему милости. Поступая так, пастырь, который в соответствии со своим служением учит народ тому, что ему продиктовало Слово Божье, не может ошибиться. И грешник, со своей стороны, получает совершенно надёжное и ясное отпущение грехов, ибо оно ему даровано просто через принятие милости Иисуса Христа - согласно общему правилу доброго Учителя, злостно извращённому папистами: «по вере вашей да будет вам» (Мф 9:29).

 

23. Я обещал показать, как грубо смешивают они касательно власти ключей то, что в Писании вполне ясно различается. Это будет уместно сделать, когда мы будем говорить об устройстве Церкви. Но читатели могут быть уверены, что всё сказанное здесь как о проповеди Евангелия, так и об отлучении злостно и глупо извращено в практике тайной исповеди. В частности, когда паписты указывают, что власть разрешать была дана апостолам для того, чтобы священники могли прощать грехи, о которых им рассказывают. Это ложный и бессодержательный принцип. Ибо отпущение, которое идет на благо вере, является не чем иным, как свидетельством, воспринятым от данных даром обетований Евангелия, дабы объявить грешникам, что Бог помиловал их. Отпущение, относящееся к церковной дисциплине, не касается тайных грехов, но служит примером того, что общественный вред должен быть заглажен.

Паписты надёргали из разных мест всяческие утверждения, чтобы доказать, будто исповедовать свои грехи одному Богу или мирянам недостаточно; здесь их усердие применено настолько бездарно, что им стоит устыдиться. Ведь если порой древние учители и призывают грешников исповедовать грехи своим пастырям, дабы получить облегчение, то они не принуждают перечислять их. В ту пору это было не принято.

Далее, Мастер сентенций и ему подобные настолько всё исказили, что создаётся впечатление, что они совершенно сознательно обращались к подозрительным и ненадёжным книгам, чтобы прикрыть ими явный обман простаков. Им следовало бы признать, что разрешение от грехов всегда связано с покаянием, что узы осуждения разрываются в тот момент, когда грешник задет за живое, пусть даже он ещё не рассказал о своём грехе. Поэтому священник не отпускает грехи, а объявляет об их прощении. Их пагубная ошибка косвенно связана со словом «объявлять»: на место истинного учения поставлен ритуал, заключающийся в возложении креста на спину. Ещё они добавляют, что получивший прощение перед Богом прощён перед лицом Церкви. Это неосновательно, потому что тем самым они относят к каждому человеку в отдельности то, что предписано только в отношении дисциплины всей Церкви с целью загладить значительные скандальные происшествия.

В ещё большей степени паписты отбрасывают всякую скромность и умеренность, когда тут же объявляют о другом способе прощения грехов: через наложение пенитенции и принесение удовлетворения. Тем самым они дозволяют своим священникам наполовину пренебрегать тем, что Бог обещал целиком и полностью. Поскольку Он требует лишь покаяния и веры, то явное кощунство говорить, что к этому нужно добавить ещё кое-что. Это всё равно как если бы священники объявили себя контролёрами Бога, чтобы противостать его Слову. Они как будто не в силах вынести, что Он принимает бедных грешников из чистого великодушия, но желают прежде усадить их на скамью подсудимых, чтобы осудить.

 

24. Смысл сказанного сводится к тому, что если паписты хотят сделать Бога совершителем этой лживой, придуманной ими исповеди, то их ложь вскоре будет отвергнута - так же, как я показал их фальсификации в отношении текстов, на которые они ссылаются. Ибо обнаруживается, что это - закон, изобретённый людьми, и я говорю, что это - деспотический закон и что, устанавливая его, люди наносят тяжкое оскорбление Богу. Ведь Он, связывая совесть своим Словом, хотел, чтобы она была свободна от человеческого ига и господства. Более того, когда ради получения прощения людям навязывают вещи, в отношении которых Бог оставил их свободными, то это нетерпимое кощунство. Ибо нет ничего более присущего Богу, чем прощение грехов, и на этом зиждется наше спасение. Я также показал, что эта тирания возникла во времена, когда мир был погружён в самое дикое варварство. Кроме того, я доказал, что закон этот смертоносен, как чума, ибо если бедные грешники поражены страхом Божьим, то это толкает их к отчаянию. А если они усыплены услаждающими слух, но пустыми утешениями, то впадают в ещё большее отупение. Наконец, я обнаружил, что, какие бы оговорки и уточнения ни приводили паписты, всё у них направлено к тому, чтобы скрыть, затемнить и извратить чистое учение и одновременно спрятать своё нечестие под ложными разукрашенными покровами.

 

25. На третье место в покаянии они ставят удовлетворение за грехи. Всё, что они болтают о нём, можно опровергнуть одним словом. Они говорят, что кающемуся недостаточно воздерживаться от прежних злых дел и исправить свою жизнь - он ещё должен принести Богу удовлетворение за то, что совершил. Они установили немало способов искупления грехов - плач, пост, пожертвования, милостыню и другие дела милосердия. Этими делами, говорят они, мы должны умиротворить Бога, заплатить то, что должны за его справедливость, дать возмещение за наши грехи и заслужить прощение. Ибо, хотя Господь милостью и щедротами простил нашу вину, Он - согласно правилу своего правосудия - оставляет положенное нам наказание, от которого мы должны откупиться, дав некое удовлетворение. Всё сводится к тому, что прощение грехов мы получаем Божьей милостью, однако это осуществляется через заслуги, состоящие в наших добрых делах. Они служат возмещением за грехи, дабы Божья справедливость получила удовлетворение.

Этой лжи я противопоставляю прощение грехов, дающееся даром, о котором предельно ясно сказано в Писании (Ис 52:3; Рим 5:8-9; Кол 2:13-14; Тит 3:5). Во-первых, что такое прощение, если не дар чистой шедрости? Ведь не говорят, что кредитор простил долг, когда распиской он подтверждает уплаченное ему, а говорят тогда, когда, не получив ничего, он щедро, с открытым сердцем отказывается от уплаты. Для чего в Писании даётся уточнение «даром», как не для того, чтобы устранить всякие фантазии насчёт удовлетворения? И им ещё хватает дерзости говорить о своих удовлетворениях, которые давно сокрушены, словно молнией, Разве не так? Когда Господь восклицает устами Исайи: «Я, Я Сам изглаживаю преступления твои ради Себя Самого, и грехов твоих не помяну» (Ис 43:25), - разве не объявляет Он во всеуслышание, что причина и основание прощения целиком коренятся в его доброте? Более того, поскольку всё Писание несёт в себе свидетельство об Иисусе Христе и о том, что именем его получают прощение грехов (Деян 10:43), то не исключает ли оно тем самым все прочие имена? Как же они обозначают прощение словом «удовлетворение»?

И напрасно они твердят, что удовлетворение - лишь средство и прощение исходит не от него, а от Иисуса Христа. Ибо, когда в Писании говорится «именем Иисуса Христа», то имеется в виду, что мы не добавляем к нему ничего и не претендуем ни на что от себя, но что прибегаем к нему ради одного лишь Иисуса Христа. Поэтому св. Павел, сказав, что Бог примирил с Собою мир в Сыне своём, не вменяя ради Него людям грехов их (2 Кор 5:19), тотчас добавляет, что не знавшего греха Он сделал жертвою за грех ради нас.

 

26. Здесь, упорствуя в своих заблуждениях, паписты возражают, что примирение и прощение - это благо, дающееся однажды, когда Христос принимает нас в свою благодать в крещении. Но если после крещения мы падаем, то должны подняться с помощью удовлетворения; при этом кровь Христа принесёт пользу, только если будет нам дана (administre) посредством ключей Церкви. Мне не приходится говорить о некоей двусмысленной вещи, поскольку здесь они сами полностью обнаруживают своё нечестие и не [так, чтобы] нечестие лишь некоторых из своей среды, а всех их школ. Ибо их «Мастер», признав, что, по слову св. Петра, Христос заплатил за наши грехи на кресте (1 Пет 2:24), тут же вводит исключение и поправляет апостола: якобы в крещении с нас сняты прежние наказания за грехи, но после крещения наказания смягчаются в результате покаяния, так что крест Христов и наше покаяние действуют совместно.

Но св. Иоанн говорит совершенно иное: «Если бы кто согрешил, то мы имеем Ходатая пред Отцом, Иисуса Христа, Праведника; Он есть умилостивление за грехи наши». И далее: «Пишу вам, дети, потому что прощены вам грехи ради имени Его» (1 Ин 2:1-2,12). Он. разумеется, обращается к верующим. Показывая им Иисуса Христа как умилостивление за грехи, он убеждает их, что нет иного удовлетворения, которым можно было бы примириться с Богом после нанесённых Ему оскорблений. Он не говорит: Бог однажды примирил вас с Собою во Христе, а теперь ищите других способов примирения. Нет, он показывает Христа как вечного Ходатая, который своим заступничеством постоянно возвращает нас в милость Отца, и как постоянное умилостивление, которым непрерывно очищаются наши грехи. Сказанное св. Иоанном Крестителем истинно вовеки: «Вот Агнец Божий, Который берёт на Себя грех мира» (Ин 1:29). Это Он, говорю я, и никто другой. То есть, будучи Агнцем Божьим, Он есть единственная жертва за грехи, единственное очищение и удовлетворение.

Поскольку право и власть прощать грехи принадлежат Отцу, Иисус Христос поставлен на второе место - как средство: Он принял на Себя наказание, которое полагалось нам, дабы изгладить из памяти оскорбления и обиды, нанесённые нами Богу. Отсюда следует, что мы не можем быть причастниками совершённого Им очищения, если не будем целиком воздавать Ему ту честь, которую похищают те, кто пытается умилостивить Бога своими удовлетворениями и воздаяниями.

 

27. Здесь нужно принять во внимание две вещи. Во-первых, что честь, принадлежащая Христу, должна быть сохранена во всей полноте. Во-вторых, что совесть, удостоверившись в прощении грехов, должна успокоиться в Боге.

Исайя говорит, что Отец возложил на Сына грехи всех нас, дабы ранами его мы исцелились (Ис 53:5-6). Св. Пётр выражает то же самое другими словами: Христос «грехи наши Сам вознёс Телом Своим на древо» (1 Пет 2:24). Св. Павел учит, что грех был осуждён во плоти Христа, когда Он был сделан подобием греха ради нас (Рим 8:3; Гал 3:13). То есть сила и проклятие греха были умерщвлены в его плоти, когда Он был принесён за нас в жертву, в которой соединились бремя грехов, проклятие их, Божий суд и смертный приговор. Здесь нет ничего общего со лживыми баснями, будто после крещения человек может быть причастен силе Христовой жертвы, только если принесёт удовлетворение, совершив покаяние в грехах. Напротив, всякий раз, когда мы грешим, Писание напоминает нам о единственном удовлетворении, которое принесено Иисусом Христом.

Чего же стоит их проклятое учение, где утверждается, что благодать Божья действует только при первом прощении, а если затем мы согрешаем, то для прощения наряду с нею от нас требуются дела? Если бы это было так, то каким образом приложить ко Христу приведённые нами свидетельства? Разве нет огромного различия между утверждением, что наши беззакония были возложены на Христа, чтобы истребиться в Нём, и утверждением, что они изглаживаются нашими делами? Между утверждением, что Христос есть умилостивление за грехи наши, и утверждением, что нам надлежит умиротворить Бога своими делами? А если речь идёт об успокоении совести, то какой покой она может найти в том, что грехи следует искупить удовлетворением? Когда и как она может быть уверена, что должное удовлетворение принесено? Она всегда будет сомневаться в милости Бога, пребывая в постоянных муках и ужасе. Те, кто довольствуется малозначительными делами милосердия, презирают справедливость Бога и не сознают, насколько тяжка вина греха, - о чём мы скажем в другом месте. Но пусть даже мы согласимся, что некоторые грехи могут быть искуплены. Что делать всем нам, отягощённым таким множеством грехов, на удовлетворение за которые может не хватить и ста жизней, даже если бы будем заниматься только им одним?

Здесь есть ещё один важный момент. Везде, где говорится о прошении грехов, которое Бог даёт даром, эти слова относятся не к тем, кто ещё не крещён, а к детям Божьим, которые уже возрождены и долгое время окормляемы Церковью. Громогласное воззвание св. Павла: «От имени Христова просим: примиритесь с Богом» (2 Кор 5:20) - обращено не к внешним, а к членам Церкви. И однако, отвергая всякое удовлетворение, повелевая им не думать о нём, апостол приковывает их взоры к кресту Христову. Подобно этому, в написанном колоссянам, что Иисус Христос примирил в своей крови и земное и небесное (Кол 1:20), он имеет в виду не малый отрезок времени, когда мы только приняты в Церковь, но всю нашу жизнь в вере. Это становится ещё яснее в связи с предшествующими словами апостола, когда он говорит, что верующие имеют искупление кровью Христовой, то есть прощение грехов [Кол 1:14]. Излишне приводить другие свидетельства - они рассеяны повсюду.

 

28. Паписты пытаются укрыться за бессодержательным различием: среди грехов есть якобы смертные и простительные. За первые требуется большое удовлетворение, от вторых можно очиститься лёгкими средствами, такими, как воскресная молитва, святая вода, отпущение, совершаемое во время мессы. Вот как они играют с Богом и смеются над Ним! Хотя слова «смертный грех», «простительный грех» не сходят у них с языка, они до сих пор не сумели провести чёткого различия между тем и другим. Они лишь заявили, что нечестие и скверна человеческого сердца (что есть тягчайший грех перед Богом) - грех простительный. Мы же, напротив, как и учит Писание (которое есть мерило добра и зла), провозглашаем, что возмездие за грех - смерть и что душа согрешающая умрёт [Рим 6:23; Иез 18:20]. Впрочем, грехи верующих простительны: не потому, что не заслуживают смерти, но потому, что по милосердию Божьему нет осуждения тем, кто в Иисусе Христе, так как грехи им не вменяются, а изглаживаются благодатью [Рим 8:1; Пс 31/32:1-2].

Я знаю, как клевещут они на это учение, заявляя, что это «парадокс стоиков», которые трактовали все грехи как равные. Но я могу легко их опровергнуть, пользуясь их же языком. Так, я спрашиваю, различают ли они среди грехов, которые называют смертными, большие и меньшие? Если да, то отсюда не может следовать утверждение, что эти грехи одинаковы в силу того, что они одинаково смертны. Но так как Писание определяет, что смерть - это возмездие за грех и что повиновение Закону - путь жизни, а его нарушение - путь смерти, то они не могут избежать именно такого следствия.

Как же они намереваются дать удовлетворение за столь великое множество грехов? Если удовлетворение за один грех можно дать в течение дня, то, пока они будут над ним трудиться, они совершат несколько других грехов, ибо не проходит и дни, чтобы даже праведник не согрешил многократно. А когда они захотят дать удовлетворение за несколько грехов, то совершат их ещё больше - и так до тех пор, пока не подойдут к бездонной пропасти. Причём я говорю о самых праведных. Таким образом, отнимается всякая надежда на удовлетворение. О чём же они мечтают и чего ждут? Как они ещё смеют думать о каком-то удовлетворении?

 

29. Они пытаются выбраться из затруднения, но не могут этого сделать. Они изобретают различие между наказанием и виной и утверждают, что вина прощается Божьим милосердием. Но когда вина прощена, говорят они, наказание остаётся, и за него Божья справедливость требует выкупа; поэтому удовлетворение относится к освобождению от наказания.

Насколько же легковесно это рассуждение! Теперь они объявляют, что прощение вины даётся даром, тогда как в другом месте относят её на счёт заслуг, приобретаемых через молитвы, плач и иные способы приготовления к исповеди. Но всё, чему нас учит Писание, восстаёт против этого различения. Хотя, на мой взгляд, я уже вполне ясно показал это выше, приведу ещё несколько свидетельств, которые, надеюсь, настолько подожмут этих змей, что им останется только кусать себя за хвост. Иеремия говорит: «Вот новый союз, который Бог заключил с нами во Христе своём: Он не вспомнит более беззаконий наших» (Иер 31:31, 34). Что это означает, мы узнаём у другого пророка, устами которого Господь говорит: «Праведник, если отступит от правды своей... все добрые дела, какие он делал, не припомнятся... И беззаконник, если обращается от беззакония своего... не вспомню о грехах его» (Иез 18: 24,27). Объявляя, что Он не вспомнит о суровом правосудии, Бог даёт понять, что Он не будет рассматривать добрые дела как заслуживающие награды. Напротив, не вспоминать грехов значит не наказывать за них. Как говорится в других местах: «бросил все грехи мои за хребет Свой» (Ис 38:17); «Ты ввергнешь в пучину морскую все грехи наши» (Мих 7:19); «блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты» (Пс 31/32:1). Этими словами Св. Дух достаточно ясно показал нам свой замысел, если только мы способны прилежно Его слушать.

Конечно, когда Бог наказывает за грехи, то, значит, он их нам вменяет. Если Он мстит за грехи, то, значит, вспоминает о них. Если предаёт за них суду, то не покрывает их. Если разбирает их, то не бросает их за хребет свой. Если взирает на них, то не разгоняет, как тучи. Если выставляет их перед нами, то не ввергает в пучину морскую. Тот же смысл имеет ясное толкование св. Августина: «Если Бог покрыл грехи, то, значит, Он не пожелал на них смотреть; если не пожелал смотреть, то, значит, не принял во внимание; если не принял во внимание, то, значит, не пожелал наказать; если Он не пожелал тебе их вменить, значит, предпочёл простить тебя. Почему говорится, что грехи покрыты? Потому что Бог не смотрит на них. А что означает, что Бог не смотрит на грехи, как не то, что Он за них не наказывает?» Из книги пророка мы узнаём, в каком смысле Господь прощает грехи: «Если будут грехи ваши, как багряное, - как снег убелю; если будут красны, как пурпур, - как волну убелю» (Ис 1:18). А Иеремия говорит так; «В те дни... будут искать неправды Израилевой, и не будет её... ибо прощу тех, кого оставлю в живых» (Иер 50:20).

Чтобы хорошо усвоить общий смысл этих слов, вспомним, что означают те выражения, в которых Господь говорит, что Он складывает беззакония в суму и завязывает её (Иов 14:17), что связывает беззаконие в узел (Ос 13:12), что записывает грех железным резцом и алмазным остриём (Иер 17:1). Если всё это означает, что Господь накажет (а в этом нет никакого сомнения), то из ранее приведённых высказываний следует, что Он не наказывает за грехи, которые прощает. Здесь я должен просить читателей прислушаться не к моим рассуждениям, а к Слову Божьему.

 

30. Что принёс бы нам Христос, если бы за грехи по-прежнему полагалось наказание? Когда мы говорим, что Он грехи наши вознёс телом своим на древо (1 Пет 2:24), то понимаем под этим не что иное, как то, что Он принял на Себя все наказания и всё мщение, которые следовали нам за наши грехи. Это очень живо выразил Исайя: наказание наше было на Нём (Ис 53:5). Но если наказание всё ещё остаётся, то разве произошло бы умиротворение? И какое наказание должны мы понести, чтобы примириться с Богом, если Христос не понёс его за нас? Так что со всею очевидностью мы видим, что Христос претерпел кары за грехи, дабы освободить от них нас.

Когда св. Павел говорит об искуплении, которое совершил Христос, то по-гречески он употребляет слово «apolytrosis» (Рим 3:24; 1 Кор 1:30; Эф 1:7; Кол 1:14), что означает не просто «искупление» в обыденном смысле слова, а цену и удовлетворение; по-французски мы называем это «ranon». По той же причине в другом месте апостол пишет, что Христос предал Себя для искупления всех (1 Тим 2:6), то есть, что Он стал как бы выкупом за нас и вместо нас, чтобы полностью освободить нас от долгов за наши грехи. «В чём состоит искупление по отношению к Богу, спрашивает св. Августин, если не в жертве? И в чём заключается жертва, если не в том, что было принесено смертью Иисуса Христа?» Но прежде всего у нас есть ясное указание Моисеева Закона о способе искупления, то есть очищения от грехов. Там Господь не учит о различных способах удовлетворения, но устанавливает в качестве возмещения только жертвы, хотя и скрупулёзно перечисляет по порядку все виды жертв, которые следует приносить в зависимости от характера греха [Лев 4-7 и др.].

Самый тот факт, что Бог не повелевает грешнику, стремящемуся получить прощение, приносить удовлетворение своими добрыми делами и заслугами, а требует во искупление только жертвы, свидетельствует, что нет иного рода удовлетворения, которым можно было бы умиротворить Божье правосудие. Ибо жертвы, которые в те времена приносили израильтяне, рассматривались не как дела человеческие, а как свидетельство истины, как прообраз единственной в своём роде жертвы Христа. Говоря о воздаянии, которое Бог принимает от нас, пророк Осия очень удачно выразил его смысл в коротких фразах: «Отними всякое беззаконие». Вот отпущение грехов. «Мы принесём жертву уст наших» (Ос 14:3). Вот удовлетворение, которое есть не что иное, как проявление любви.

Я знаю, что у папистов есть ещё одна уловка: различение вечного наказания и наказаний временных. Но с её помощью они ничего не достигают, так как сами говорят, что, помимо вечной смерти, всё зло и все несчастья, которые мы испытываем как в теле, так и в душе, суть временные наказания. Фрагменты, которые мы привели, ясно показывают, что Бог, принимая нас в свою милость, не только прощает нам вину, но и освобождает от всех заслуженных нами наказаний. Всякий раз, когда Давид и пророки молят Бога простить им грехи, они молят и об освобождении от наказания. Страх Божьего суда толкает их к этому. С другой стороны, когда они обещают, что Бог будет милосерд, то совершенно сознательно подчёркивают, что Он освободит виновных от наказания. Когда Бог через пророка Иезекииля обещает освободить свой народ из Вавилонского плена ради самого Себя, а не ради народа (Иез 36:21-22,32), Он тем самым показывает, что даёт освобождение даром. Наконец, если Христос освобождает нас от суда Бога-Отца, на который мы не придём в качестве обвиняемых, то это означает, что заслуженные нами наказания отменяются.

 

31. Поскольку наши противники, со своей стороны, тоже вооружаются свидетельствами Писания, посмотрим, каковы доводы, которые они приводят в возражение нам. Давид, говорят они, обличённый пророком Нафаном за прелюбодеяние и убийство, был прощён за свой грех, однако вскоре был наказан смертью своего сына, рождённого от прелюбодеяния (2 Цар 12:13-18). Это учит нас искупать удовлетворением те наказания, которые нам следовало бы понести после прощения грехов. Даниил увещевает Навуходоносора искупить свои грехи милостыней (Дан 4:24). Соломон пишет, что беззакония очищаются милосердием и правдою (Прит 16:6) и что многие грехи покрываются любовью (Прит 10:12). Это подтверждает и св. Пётр (1 Пет 4:8). У св. Луки наш Господь говорит о грешнице, что «прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много» (Лк 7:47).

Как же извращают они дела Божьи! Если бы они как следует рассмотрели то, чем не следует пренебрегать, а именно, что у Бога есть два способа суда, то в наказании Давида они бы узрели нечто иное, нежели мщение и кару за грех. Поскольку нам крайне необходимо уяснить, какую цель преследуют наказания, посылаемые нам Богом для исправления, и насколько они отличаются от наказаний, которым Он подвергает отверженных, то, полагаю, будет не лишним вникнуть в суть этого вопроса. В дальнейшем любые наказания мы будем обозначать словом «суд».

Мы различаем два рода суда: суд мщения и суд исправления. Судом мщения Господь наказывает своих врагов таким образом, дабы показать им свой гнев и погубить их этим гневом, истребить, обратить в ничто. В силу этого мщение Бога имеет место тогда, когда насылаемое Им наказание сопряжено с гневом. Судом исправления Бог наказывает не во гневе и не для того, чтобы погубить или сразить. Поэтому такое наказание следует называть не мщением, а предостережением и увещеванием. Одно свойственно судье, другое - отцу. Судья, наказывая злодея, карает его за преступление. Отец, исправляя сына, не стремится отомстить за его проступок, но пытается научить, чтобы в будущем он был более осмотрителен. Иоанн Златоуст пользуется этим сравнением несколько иначе, однако в том же смысле: «Сына бьют, как раба, но раб наказывается за грех, получая по заслугам. Сына наказывают, желая ему добра. Поэтому наказание сына имеет целью исправить его и наставить на верный путь. Раб получает то, что заслужил, потому что хозяин прогневался на него».

 

32. Чтобы лучше понять всё это, нам следует провести два различия. Первое: везде, где наказание является мщением Бога, где обнаруживаются его гнев и проклятие, Он никогда не обращает кару на своих верных. Им, напротив, предназначено его благословение и свидетельство любви, как об этом и говорит Писание (Иов 5:17; Прит 3:11; Евр 12:5). Это различие подчёркивается неоднократно. Несчастья, претерпеваемые в этом мире нечестивцами, являются как бы вратами и главным входом ада, откуда они, словно издалека, видят своё вечное осуждение. Нет необходимости в их исправлении, в получении ими какого-то доброго плода: Господь, скорее, готовит их к принятию страшного наказания, которое в конце концов их постигнет.

Напротив, своих рабов Господь наказывает не для того, чтобы предать смерти. Претерпевая его бичи, они сознают, что те послужат им во благо, к доброму научению (Пс 117/118:18; 118/119:71). Поэтому мы видим, что верующие всегда терпеливо и со смиренным мужеством принимают такие наказания, но их охватывает ужас перед карами, в которых открывается гнев Божий. «Наказывай меня, Господи, восклицает Иеремия, но по правде, не во гневе Твоём, чтобы не умалить меня. Излей ярость Твою на народы, которые не знают Тебя, и на племена, которые не призывают имени Твоего» (Иер 10:24-25). А у Давида мы читаем: «Господи! не в ярости Твоей обличай меня, и не во гневе Твоём наказывай меня» (Пс 6:2; 37/38:2).

Этому не противоречит то, что, как рассказывает Писание, Господь порой гневается на своих служителей, наказывая их за грехи. Например, у Исайи мы читаем: «Славлю Тебя, Господи; Ты гневался на меня, но отвратил гнев Твой и утешил меня» (Ис 12:1). Также у Аввакума: «Господи! услышал я слух Твой и убоялся... во гневе вспомни о милости» (Авв 3:2). Когда пророк Михей говорит: «Гнев Господень я буду нести, потому что согрешил пред Ним» (Мих 7:9), - он имеет в виду не только то, что справедливо наказанные ничего не добьются своим ропотом, но и что верущие могут утешиться в своей скорби, если понимают намерение Бога. Потому и сказано, что Бог уничижает своё наследие, которое, как мы знаем, не будет уничижено никогда [Ис 42:24; 47:6]. Ибо в этом выражается не воля Бога и не его намерение, а нестерпимая боль тех, к кому Он проявил свою суровость и строгость. Ведь случается так, что Бог не только причиняет боль своим служителям слабыми уколами, но тяжко ранит их, чтобы показать, что они недалеко от ада. Поступая так, Он показывает им, что они заслужили его гнев. Это необходимо для того, чтобы они возненавидели таящееся в них зло, чтобы горячо возжелали примириться с Богом и поспешили молить о прощении.

Но и тогда Бог более являет им своё милосердие, нежели суровость. Ибо союз, однажды заключённый Богом с Иисусом Христом и его членами, пребывает вечно и никогда не может быть нарушен. «Если сыновья его оставят закон Мой, и не будут ходить по заповедям Моим; если нарушат уставы Мои, и повелений Моих не сохранят: посещу жезлом беззаконие их, и ударами - неправду их; милости же Моей не отниму» (Пс 88/ 89:31-34). Чтобы ещё надежнее убедить нас в этом, Бог говорит, что бичи, которыми Он нас накажет, будут бичами человеческими (2 Цар 7:14). Свидетельствуя этими словами, что Он будет относиться к нам милостиво и великодушно, Бог объявляет, что те, кого Он пожелает наказать своею рукой, могут быть всецело в смятении и отчаянии. Об этой любви Бога к своему народу говорит пророк: «Вот, Я расплавил тебя, но не как серебро; испытал тебя в горниле страдания» (Ис 48:10). Это означает, что испытания, которые Бог насылает на свой народ, нужны для его очищения от пороков и что Он умеряет их, дабы они не были чрезмерными.

И это совершенно необходимо. Ибо чем больше человек боится Бога и почитает Его, чем больше он готов повиноваться Ему в святости, тем чувствительнее он к Божьему гневу. Хотя отверженные воздыхают и скрежещут зубами под его ударами, но, не понимая их причины, следуют за своими грехами, а не за приговорами Бога; и оттого ещё более ожесточаются. А поскольку они противятся и упираются, то есть горделиво восстают против своего Судьи, то эта страсть и одержимость ещё сильнее оглупляет их, превращая поистине в сумасшедших. А верующие, едва лишь предупреждённые бичами Божьими, приходят к осознанию своих грехов и, охваченные страхом и ужасом, находят прибежище в мольбе о прощении. И если бы Бог не умерил страданий, которым подвергаются бедные души, они бы пали сотню раз даже тогда, когда Он подаёт им лишь некий знак своего гнева.

 

33. Второе различие заключается в том, что, когда злых людей настигают бичи Божьи в этом мире, они начинают чувствовать суровость его суда. Им не будет прощено, что они не воспользовались предостережением Божьего гнева; они наказываются не ради исправления, но для того, дабы они почувствовали, что у них есть Судья, который не позволит им уклониться от воздаяния по заслугам. Напротив, верующие бывают побиты не для того, чтобы удовлетворить Божий гнев или заплатить свой долг его правосудию, но чтобы извлечь из раскаяния пользу и вернуться на правильный путь. Оттого мы видим, что подобные наказания относятся более к прошлому, нежели к будущему. Мне кажется, я выражу это лучше словами Златоуста, чем своими собственными: «Господь наказывает нас за грехи не для того, чтобы получить за них воздаяние, но чтобы предупредить нас на будущее». Подобно этому св. Августин говорит: «То, от чего страдаешь и на что жалуешься, - лекарство, а не кара, наказание, а не осуждение. Не отвергай бича, если ты не хочешь лишиться наследства». А также: «Знайте, братья, что все несчастья, от которых страдает род человеческий, - это целебное средство, а не обвинительный приговор». Я привёл эти отрывки для того, чтобы написанное мною не показалось чем-то новым. Сюда же относятся полные возмущения вопрошания, которыми Бог нередко обличал евреев за неблагодарность - за то, что они так часто пренебрегали карами, которые получали от его десницы. Исайя говорит так: «Во что вас бить ещё, продолжающие своё упорство? Вся голова в язвах, и всё сердце исчахло» (Ис 1:5).

Поскольку подобными высказываниями полны книги пророков, здесь нам достаточно вкратце сказать о том, что Господь наказывает свою Церковь с той единственной целью, чтобы властвовать над нею и исправлять её. Согласно проведённому нами различию, Бог лишил Саула царства и предал его своему мщению (1 Цар 15:23). Но, лишив Давида его сына (2 Цар 12:18), Он исправил его, чтобы привести на пути свои. Здесь полезно вспомнить, что говорил об этом св. Павел: наказывая нас, Господь нас исправляет, чтобы нам не быть осуждёнными вместе с этим миром (1 Кор 11:32). То есть, насылаемые на нас несчастья не суть кары с целью нас погубить, а наказания, чтобы исправить. Здесь с нашим мнением отлично согласуются взгляды св. Августина. Он говорит, что следует по-разному воспринимать наказания, которые Господь насылает на избранных и на отверженных. «Для первых они суть испытания и упражнения после получения ими благодати; для вторых - безблагодатное осуждение». Далее св. Августин, обращаясь к примерам Давида и других, говорит, что наш Господь, наказывая их, не преследовал иной цели, кроме воспитания смирения.

Однако из сказанного Исайей, что за неправды иудейского народа было сделано удовлетворение и что он был полностью исправлен рукою Господней (Ис 40:2), не следует заключать, что прощение грехов зависит от сносимых нами наказаний. Слова Исайи означают, что Бог как бы говорит: Я слишком сильно наказал и огорчил вас, так что сердца ваши исполнены тревоги и печали; поэтому пришло время, чтобы вы утешились вестью о милости и приняли Меня как Отца. В самом деле, Бог предстаёт у Исайи отцом, который вынужден проявить строгость к своему ребёнку, однако сожалеет о своей суровости, сколь бы справедливой она ни была.

 

34. Необходимо, чтобы верующие всегда обращались к этой мысли в минуты горечи и страданий. «Ибо время начаться суду с дома Божия,... на котором наречено имя» Господа (1 Пет 4:17; Иер 25:29). Что осталось бы детям Божьим, если бы они полагали, что переносимые ими страдания - это Божье мщение им? Ибо тот, кто, будучи поражён десницею Бога, считает, что Он для него - карающий Судья, не может не считать Бога своим гневным врагом и не может не ненавидеть бич Божий - своё проклятие и осуждение. Тот, кто станет думать, что воля Бога - наказывать его, никогда не сможет убедиться в Божьей любви к нему. Из Божьих наказаний мы сможем извлечь пользу только тогда, когда поймём, что Он возмущён нашими пороками, но по-прежнему благосклонен к нам и полон любви. В противном случае с нами произойдёт то, о чём говорит пророк: «Надо мною прошла ярость Твоя; устрашения Твои сокрушили меня» (Пс 87/88:17). И о чём сказано в молитве Моисея: «Мы исчезаем от гнева Твоего, и от ярости Твоей мы в смятении. Ты положил беззакония наши пред Тобою и тайное наше пред светом лица Твоего. Все дни наши прошли во гневе Твоём; мы теряем лета наши, как звук» (Пс 89/90:7-9).

Напротив, Давид говорит об отеческих наказаниях, дабы убедить нас, что они более помогают верующим, чем огорчают их: «Блажен человек, которого вразумляешь Ты, Господи, и наставляешь законом Твоим, чтобы дать ему покой в бедственные дни, доколе нечестивому выроется яма!» (Пс 93/94:12-13). Это великое искушение - когда Бог, освобождая от наказания неверующих и словно закрывая глаза на их злодеяния, проявляет требовательность и суровость по отношению к своим верным. Поэтому, чтобы утешить их и возродить, Он прибавляет к наказанию предостережение и научение Закона, то есть предуготовляет их спасение, направляя на верный путь. А в это время отверженные все дальше уходят по ложному пути, устремляясь к бездне погибели. И безразлично, временное ли это наказание или вечное: ибо война, голод, мор и болезни суть такие же проклятия Бога, как и вечная смерть, если Господь предопределил для них этот конец и пользуется «временными наказаниями» как орудиями своего гнева и мщения нечестивым.

 

35. Всякий, я думаю, поймёт, какую цель преследует наказание, посланное Богом Давиду: чтобы преподать ему урок, как тяжко оскорбляет Бога убийство и прелюбодеяние, за которые Он проявил такую суровость по отношению к своему верному и возлюбленному служителю; а также, чтобы предостеречь его от таких поступков в будущем. Это не кара, претерпев которую Давид принёс какое-то возмещение Богу за свой грех. Здесь следует подумать о другом наказании, которым Бог поразил иудейский народ, наслав на него страшный мор («язву») за непослушание Давида, выразившееся в исчислении народа [2 Цар 24]. Давиду Бог простил грех. Но поскольку было необходимо преподать урок на все времена, равно как и склонить Давида к смирению, этот поступок не мог остаться безнаказанным и Господь сурово покарал за него своим бичом.

К той же цели направлено и всеобщее проклятие, которое наш Господь объявил всему человеческому роду. Поскольку, получив благодать, мы всё ещё несём на себе страдания, которым был подвергнут за непослушание отец наш Адам, то тем самым Господь увещевает нас, насколько неугодно Ему такое дело, как нарушение Закона, дабы, поверженные сознанием своей нищеты и смиренные, мы возгорелись более сильным желанием подлинного блаженства. А если кто-нибудь станет утверждать, что бедствия, которые мы испытываем в этой временной жизни, являются воздаянием Богу за наши грехи, то такого человека с полным основанием можно считать безумным. Именно это, как мне кажется, имел в виду св. Иоанн Златоуст, когда говорил: «Если цель Божьих наказаний в том, чтобы мы не упорствовали во зле и не ожесточались, то, как только Он привёл нас к покаянию, наказание больше не должно иметь места».

В соответствии с природой каждого Бог к одному относится суровее, к другому мягче. Поэтому, показывая, что Он вовсе не чрезмерен в наказаниях, Бог упрекает евреев, что по своему жестокосердию и упорству они, будучи поражаемы, не перестают поступать дурно (Иер 5:3). Тот же смысл Он влагает в сетования, что Ефрем стал «как неповороченный хлеб» (Ос 7:8): бичи Божьи, удары которых он ощутил, не проникли в его сердце и он не «пропёкся», дабы удостоиться прощения. Несомненно, тем самым Бог возвещает, что Он будет умиротворён, как только человек обратится к Нему. И если, наказывая за грехи, Он прибегает к строгости, то она как бы вырвана у Него силой, ибо грешники могли бы её предвидеть и исправиться добровольно. Однако, поскольку среди нас нет ни одного, кто бы не сбивался с пути, и поскольку все мы нуждаемся в наказании, то добрый Отец, заботясь о нашей пользе, касается своими бичами всех нас без исключения.

Так что весьма удивительно, почему паписты настолько привязываются к единственному примеру Давида и их не трогают многочисленные примеры, на которых нам показано прощение грехов, дающееся даром. Мы читаем, что мытарь ушёл из храма оправданным (Лк 18:14) и за этим не последовало никакого наказания. Получил прощение за свой грех св. Пётр (Лк 22:61). «Мы читаем о его слезах, говорит св. Амвросий, - об удовлетворении мы не читаем». Расслабленному было сказано: «прощаются тебе грехи твои» (Мф 9:2) - и не было на него наложено никакого наказания. Любое отпущение грехов, о котором упоминается в Писании, представлено как данное даром. Общее правило следует выводить из этого множества примеров, а не из того единственного, который заключает в себе - впрочем, не уверен - нечто особенное.

 

36. Даниил, советовавший Навуходоносору искупить свои грехи правдою и беззакония - милосердием к бедным (Дан 4:24), не имел в виду, что правда и милосердие станут причиной благосклонности Бога и искуплением от наказания. Ибо никогда не было иного выкупа, кроме Христовой крови. Говоря об искуплении, Даниил относил его более к людям, нежели к Богу. Оно как бы говорил: «Царь, твоё правление несправедливо и беспощадно. Ты угнетаешь слабых, грабишь бедных, дурно и беззаконно обращаешься со своим народом. За грабежи, угнетение и насилие, совершённые над ним, воздай теперь милосердием и правдой». Так же и Соломон, когда говорит, что любовь покрывает все грехи (Прит 10:12), относит это не к Богу, а к людям. Вся фраза звучит так: «Ненависть возбуждает раздоры, но любовь покрывает все грехи». Тем самым Соломон, пользуясь обычным приёмом сопоставления противоположностей, сравнивает зло, порождаемое ненавистью, с плодами любви. Смысл таков: ненавидящие ругают, оскорбляют, унижают друг друга, обращают всё во зло и упрёки. Любящие на многое закрывают глаза, многое терпят и прощают. Не в том смысле, что один одобряет пороки другого, а в том, что, терпя их, он исцеляет их увещаниями, а не разжигает обвинениями.

Несомненно, что именно это место и в том же смысле имеет в виду св. Пётр (1 Пет 4:8), если только мы не хотим обвинить его в непонимании и искажении Писания. Когда Соломон говорит, что милосердием и правдой очищается грех (Прит 16:6), то он не утверждает, что за него мы приносим возмещение Богу и что Он, удовлетворённый и умиротворённый, отводит от нас наказание, которому в противном случае непременно бы нас подверг. Но, в соответствии со способом выражения, общепринятым в Писании, Соломон имеет в виду, что благорасположение Бога получат все те, кто, оставив дурную жизнь, обратится к Нему в святости и добрых делах. Он убеждает нас, что гнев Божий умиротворяется и прекращается, когда мы прекращаем поступать дурно.

Соломон, однако, не говорит, по какой причине Бог нас прощает, но лишь описывает способ подобающего и благого обращения. Подобным образом пророки часто объявляют, что тщетно лицемеры прославляют Бога трубным гласом и торжественными церемониями вместо покаяния, ибо Богу угодны лишь непорочность, благочестие, правда. Так же и автор Послания к евреям, советуя благотворительность и дружелюбие, говорит, что Богу благоугодны такие жертвы (Евр 13:16). Так же и наш Господь Иисус, посмеявшись над тем, что фарисеи прилагают столько усилий к очищению чаш, велит им, если они так уж заботятся о чистоте, творить милостыню (Мф 23:25-26; Лк 11:39,41). Этими словами Он не призывает их к удовлетворению, но лишь указывает, какого рода чистота угодна Богу. Этот евангельский эпизод мы рассмотрели в другом месте.

 

37. Что касается места из 7-й главы Евангелия от Луки, то нам не станут возражать те, кто правильно поймёт притчу, рассказанную там нашим Господом (Лк 7:36 сл.). Фарисей думал, что Господь не знает о женщине, что она грешница, - ведь Он так легко приблизил её к Себе. Фарисей полагал, что Иисус никогда бы не принял её, если бы знал, что она грешница. Из этого он сделал вывод, что Иисус - не пророк, ибо Он так жестоко ошибся. Господь, желая показать, что с тех пор, как ей прощены грехи, эта женщина более не грешница, привёл сравнение. У одного заимодавца было два должника, один из которых был ему должен пятьдесят динариев, а другой - пятьсот. Он простил долг обоим. Кто из них должен быть ему более признателен? Фарисей ответил: конечно, тот, кому он больше простил. Тогда наш Господь сказал ему: пойми, много грехов прощено этой женщине, потому что она возлюбила много. Из этих слов явствует, что любовь Он считает не причиной прощения грехов, но только свитетельством его. Ибо Иисус уподобляет женщину должнику, которому прощено пятьсот динариев. Он не сказал, что они были прощены, потому что должник сильно возлюбил; Он сказал, что должник должен возлюбить, потому что ему многое простилось.

Применительно к описанной ситуации эти слова нужно понимать таким образом. Ты считаешь эту женщину грешницей. Но теперь ты должен относиться к ней по-другому, потому что грехи ей прощены. О прощении грехов тебе должна свидетельствовать её любовь. Этой любовью она благодарит за добро, которое ей сделано. Это аргумент, который называется «a posteriori»; с его помощью мы доказываем нечто через явления, которые за этим «нечто» последовали. Наконец, Господь явным образом свидетельствует, благодаря чему эта женщина получила прощение греха: «Вера твоя спасла тебя» [Лк 7:50]. Мы получаем прощение через веру, а любовью мы благодарим, осознавая щедрость нашего Господа.

 

38. Меня отнюдь не удивляют высказывания относительно удовлетворения, встречающиеся в книгах древних учителей. По правде говоря, я вижу, что некоторые из них и почти все, чьи произведения дошли до нашего времени, в этом вопросе ошибались или писали о нём слишком небрежно. Но хотя им не хватало утончённости и знаний, я никогда не соглашусь, что они высказывались в том смысле, который им приписывают современные сторонники «удовлетворения». Иоанн Златоуст в одном месте говорит так: «О милости просят для того, чтобы Бог не взирал на грех, чтобы не держать ответ по мере его праведной строгости, чтобы окончилось всякое наказание. Ибо там, где милость, нет больше ни геенны, ни обвинения, ни строгости, ии наказания». Как ни манипулируй этими словами, их никогда не удастся согласовать с доктриной схоластов.

В 54-й главе книги, озаглавленной «О церковных догматах», которую приписывают св. Августину, сказано: «Удовлетворение покаянием заключается в том, чтобы устранить причину греха и не поддаваться искушениям». Отсюда явствует, что в те времена точка зрения, согласно которой удовлетворение состоит в возмещении за прошлые грехи, была отброшена. Ибо всякое удовлетворение предполагает, что человек станет остерегаться дурных поступков в будущем и воздерживаться от них. Я не буду приводить слова Златоуста о том, что Господь не требует от нас ничего иного, кроме исповедания перед Ним наших грехов со слезами на глазах; подобные сентенции рассеяны у древних повсюду. Св. Августин однажды удачно назвал дела милосердия по отношению к беднякам целебными средствами, помогающими получить прощение у Бога. Но чтобы никто не путался и не претыкался в этом вопросе, он в другом месте изъясняет это высказывание подробнее: «Тело Христово - вот истинная и единственная жертва за наши грехи. Не только за те, которые прощены нам в крещении, но и за те, которые происходят с нами позднее по немощи плоти. Об этом Церковь каждодневно молится: "Прости нам долги наши" (Мф 6:12). На самом деле они прощены нам силою той единственной жертвы».

 

39. Паписты назвали удовлетворением не возмещение, воздаваемое Богу, а публичное заявление, посредством которого подвергнутые отлучению, возвращаясь в Церковь, приносили сообществу верующих свидетельство своего покаяния. Ведь им были предписаны пост и прочие вещи, с помощью которых они давали понять, что подлинно и чистосердечно раскаялись в своей прошлой жизни, или, скорее, старались уничтожить воспоминание о своих дурных делах. Об этом-то и говорилось, что они дали удовлетворение - не Богу, а Церкви. Так дословно рассказывает св. Августин в своей книге, озаглавленной им «Энхиридий к Лаврентию». От этого древнего обычая и произошли исповеди и удовлетворения, которые сегодня в ходу. Точнее, то был змеиный выводок, который задушил всё хорошее в той старой церемонии, так что от него не осталось и следа.

Я признаю, что древние иногда высказывались грубо. И как я только что сказаль, я не отрицаю, что порою они заблуждались. Но их книги, чуть-чуть запачканные маленькими пятнышками, были вконец вываляны в грязи, когда попали в руки этих свиней-папистов. И когда встаёт вопрос о ссылках на авторитет древних, то каких древних они нам выставляют? Большая часть сентенций, которыми заполнил свою книгу их предводитель Пётр Ломбардский, заимствована из неведомо каких бредней безумных монахов и распространялась под прикрытием имён св. Амвросия, Иеронима, Августина и Златоуста. Касательно рассматриваемого нами предмета он заимствует почти всё из книги «О покаянии», которая неумело скроена каким-то невеждой из высказываний хороших и плохих авторов и приписана св. Августину. Но даже малообразованный человек поостережётся признать его авторство.

Надеюсь, читатели простят меня за то, что я не исследую эти глупости подробно. Мне было бы очень тягостно выставлять на осмеяние все те великие тайны, которыми кичатся паписты. Я мог бы это сделать под рукоплескания большого числа людей, но, поскольку стремлюсь к простому и ясному изложению, то воздерживаюсь от этого.

ЗАМЕТКИ ЧИТАТЕЛЕЙ